Первые дни после возвращения домой он пытался успокоить мать, которая с каждым днем все больше и больше превращалась в тень и уже ничем не напоминала ту статную красавицу, которая некогда одним свои взглядом заставляла мужские сердца трепетать. Мать таяла буквально на глазах и не слушала просьб сына держаться, она не видела в этом смысла, даже скорее хотела уйти за грань, где все будет как раньше — живы муж и любимый сын, а Вирт, что ж поделать, у нее не осталось сил бороться. Смерть отца десять месяцев назад сильно подкосила ее, а смерть ее первенца довершила начатый почти год назад цикл.
К этому моменту денег в семье совсем не осталось, старый замок был заложен за долги Эда, они съехали в меблированные комнаты на одной из старых и холодных улиц нищего квартала. Вирт попытался найти место, но мага недоучку без рекомендаций и протекции никто не хотел брать на работу. Спустя полгода, прошедших от похорон брата, его мать умерла.
День ее смерти стал самым черным днем в его жизни еще и потому, что Вирту пришлось похоронить ее в общей могиле и на всю жизнь в его память врезалось, как она лежала там меленькая и высохшая вместе бывшими преступниками и нищими отбросами общества.
В тот день дождь лил, как из ведра, и Вирт долго стоял промокший до нитки рядом с могилой, потом долго бродил по улицам пока не очнулся за городом в районе старого заброшенного порта.
Грозовое небо низко висело над морем и довольно большие волны разбивались о каменный волнорез. В этой части города давно не причаливали корабли, разве что чахлые рыбацкие суденышки изредка заходили спрятаться от бури. Вот и сегодня на волнах болтался старый баркас.
Каждый раз, когда большая волна бросалась на берег и разбивалась о выступающую из воды длинную каменную гряду, эта древняя и неизвестно как остающаяся на плаву посудина со страшной силой ударялась о деревянный пирс. Казалось еще немного и старая калоша не выдержит такого издевательства и рассыплется в труху.
Наконец, когда очередная волна с треском прижала правый борт баркаса к пирсу, на палубе показался закупанный в длинный плащ с капюшоном человек. Несколько секунд он вглядывался в пустой берег, а затем медленно двинулся вдоль борта к зияющему просвету предназначенному для трапа. Осторожно держась за натянутые у борта веревки, человек застыл на несколько мгновений, чтобы дождаться пока очередная волна не бросит баркас на пирс и одновременно с этим легко спрыгнуть на деревянный помост.
Уже находясь на берегу, человек потянулся, чтобы поправить капюшон и из‑под мокрых пол плаща показались две тонкие женские руки, на одной из которых блеснуло кольцо. Вирт вздрогнул всем телом. Он узнал бы это кольцо из тысячи — это было 'Сердце Вечности', унесенное братом в день его исчезновения.
Еще раз оглядевшись, женщина двинулась по узкой тропинке в сторону города, пройдя буквально в паре шагов от застывшего в тени скалы Вирта. Когда между ними образовалось достаточное расстояние, Вирт позволил себе выдохнуть и одновременно с этим перейти в состояние магического транса. Сейчас он стал невидим и неслышен для всех, кроме магов, но в то же время его зрение, слух и быстрота реакции десятикратно увеличилось. Женщина магом не была, его магическое зрение позволяло ему отчетливо видеть ее пустую и грязную, как половая тряпка, ауру без малейшей магической искры. Незримой тенью он скользнул вслед за ней.
Так они дошли до окраины города, где свернули на одну из боковых улиц, закончившуюся у старого трактира с полу оторванной вывеской, на которой еще можно было разобрать два нарисованных гуся.
— Кого я вижу, мадам, — трактирщик расплылся в пошлой улыбке. Он вышел из‑за стойки и попытался обнять развязывающую плащ женщину
— Убери лапы Кнут.
— А, помнится, ты не была такой недотрогой, дорогая.
— Времена другие были. Он у себя? — Она кивнула в сторону неприметной двери около стойки.
— Где ж ему быть то, моя курочка, ждет еще с утра, а тебя все нет и нет. Загуляла наша малышка.
Женщина выхватила тонкий кинжал и приставила его к горлу трактирщика.
— Я Лестра, старый козел, понял, Лестра, а не курочка, малышка или кто там еще. Времена, когда я была ими, и была готова отдаться таким уродам как ты за пару медяков, прошли.
— Ладно, ладно, не шуми. Что там в городе? Тихо?
— Не знаю, я там не была, — она поставила перед бутылкой на стойке свечу и стала в ее отражении поправлять выбившиеся из прически черные локоны. На пальце снова блеснул алмазный перстень.