Тэя присела и протянула на ладони кусочек хлебца. Дворовик хмыкнул, но хлеб взял.
— Как зовут-величать тебя, хозяин двора?
Дворовой молча схрумкал краюху и взглянул из-под лохматых бровей на ворона. Тэя терпеливо ждала: скажет свое имя дворовой — быть ладу. Он и за скотинкой приглядит, и Лихо со Злыднем от ворот прогонит.
— Боско, — наконец проговорил старичок и прищурился, — а тебя как добрые люди кличут, ведунья?
— Люди Тэей кличут, — тут же отозвалась девушка, — коли нужда во мне обнаружится.
— Что ж, Тэя, будешь соблюдать обычаи — уживемся. Нет — не обессудь, — старичок развел руками, потом снова обернулся лохматым комочком и укатил восвояси.
Ведунья облегченно вздохнула. Прошлась по двору, заглянула в колодец. Бросила и колодезному духу несколько крошек. За углом избенки обнаружился навес и старая растрескавшаяся глинобитная печь. В таких деревенские женки летом хлебы пекут да щи варят.
Тэя скинула белое платье, переоделась в простую рубаху, с обережной вышивкой по вороту, плечам и рукавам. Надела синюю нижнюю юбку, а сверху расшитую девичью поневу. Повязала платок на голове и принялась за хозяйство. Вечер уже не за горами, а ей еще многое успеть надобно. Первым делом чисто вымыла струганный стол, потом замесила тесто для будущего каравая. Огонь добыла живой — от трения двух специальных палочек. Затопила печь.
Спать ей сегодня под навесом придется: вечером свежеиспеченный каравай в дом занести надобно и угощение для домового на ночь оставить. А рано поутру станет известно, принял ли ее домовой и какое житье-бытье ждет ее в этом доме.
В дальнем конце заросшего огорода и неухоженного сада стоял вековой дуб. К нему и поспешила Тэя после неотложных хлопот. Под раскидистыми толстыми ветвями обнаружила она старое кострище и круг из почерневших от времени идолов-чуров. На ветвях дуба колыхались многочисленные полоски разноцветной пряжи, лоскутки материи, замки и даже бубенчики. От всего этого многообразия веток уже и видно не было. Тэя в волнении провела пальчиками по людским памяткам-оберегам. Сколько добра успела сделать за свою недолгую жизнь Бьянна, и каждое дело осталось на ветвях дерева ярким подарочком-напоминанием.
Чуть поодаль заметила она и могильный холмик, уже успевший зарасти травой. Тэя подошла, постояла с минуту в почтительном молчании. Потом оборвала траву и обложила холмик камнями. Их она нашла на берегу мелкой речушки, именуемой просто «Ручей» и протекавшей по дну узкого глубокого оврага сразу же за полянкой с дубом. На ее тесном бережке обнаружилась и банька.
За хлопотами вечер подкрался незаметно. Уже в потемках Тэя вынула хлеб из печи. Положила на вышитый рушник. Рядом примостила солонку. Перед тем как войти в избу, обмела порог и внешние углы приготовленным голиком, шепча заговор от кумушницы. Потом закопала его за оградой. Рыж первым вбежал в жилище прежней ведьмы. Следом в его темноту шагнула ведунья без страха и сомнений. Косые лучи месяца, проглядывающие через маленькое слепое оконце, едва разгоняли тьму. Ведунья поклонилась на все четыре стороны, держа перед собой хлеб и соль. Посреди низкой горенки стоял стол, на него и опустила она подношение. Домовому оставила припасенное во фляге молоко и краюху ржаного хлеба.
— Не погнушайся, батюшка-домовой, угощением. Прими нас на постой. Будем вместе жить да добро делить.
Вышла, тихонько притворила двери и отправилась спать под навес.
Ворон, улетевший куда-то сразу после ее знакомства с дворовым, так и не вернулся. Может, и вовсе пропал. Посмотрел на новую ведьму, попрощался с могилкой своей хозяйки да и исчез навсегда.
Тэя улеглась на широкую лавку. Кузнечики старались вовсю. Им вторили лягушки с речки. Где-то страшно ухнул и захохотал филин. Тенью пролетела сова, беззвучно взмахивая крыльями. Рыж вспрыгнул на лавку и примостился под боком. Сегодня и он был непривычно молчалив. Обычно с ним сладу нет, а тут притих.
Усталость наконец взяла свое, и вскоре Тэя заснула. Сон ее был крепок и спокоен. Она уже знала — здесь ее место.
***
— Тэйка, вставай!
Рыж со всего маху грохнулся на грудь Тэи и принялся перебирать лапами, цепляя рубаху острыми когтями.
— Чего буянишь, неуемный? — раздраженно смахнула его с себя ведунья. — Рано еще, даже не светает.
— Рано ей, — не принял во внимание ее раздражение кот, — а кто скотинку обиходит? Кто подоит, покормит да на выпас отпустит? Кто отощавшему и оголодавшему котейке молочка парного нальет? Хозяйка называется. У тебя уже и опара должна подойти, и плюшки-пирожки в печи румяниться.