Все стояли безмолвные и недвижимые, пораженные в миг возникшим перед их глазами восхитительным садом. Ведьма опустила руки и голову и глубоко вдохнула, наслаждаясь запахом. Потом она улыбнулась вросшему в пол Роману и, обернувшись, вышла из церкви. Крестьяне безмолвно расступились перед ней, сняв шапки.
***
Епископ уехал на следующий день. Он долго прощался с Романом и просил его продержаться до весны, обещая прислать отряд инквизиции для расправы над ведьмой.
***
С того самого дня Роман и вовсе лишился сна. Тёмными ночами ворочался он в своей жесткой холодной постели, тщетно пытаясь забыться. Видения преследовали его, и во всех его видениях была она. Даже если он не видел ее саму, он знал, что она рядом – чувствовал исходящий от нее теплый ветер, слышал шелест платья или чудесный запах трав и цветов. Он сделался бледен и растерян, иногда засыпал по нескольку раз на дню в самых неподходящих местах – на стуле после обеда, за столом при чтении книги, отдыхая на пеньке во время хозяйственной работы. Каждый вечер он чувствовал себя непомерно слабым и уставшим, и все равно не мог уснуть. К тому же он начал бояться ложиться спать – слишком плотно его обступали видения. Пока он занимался каким-нибудь делом, они отступали, но, стоило расслабиться, как снова возвращались и брали верх над его рассудком.
Роман полюбил сидеть ночью на выступе фундамента сбоку церкви. Этот выступ был сделан вместо ступени у парадного входа и заодно вместо паперти и тянулся вдоль всех стен, пока подъем холма не упирался в него. С этого места открывался отличный вид на реку и на равнину за ней, и отсюда было очень удобно смотреть на звезды.
Роман любил смотреть на звезды, хотя это и не очень одобрялось среди священников. Крохотные мерцающие точки помогали ему расслабиться и собраться с мыслями; смотря на них, он ощущал себя крохотной частью огромного целого, частью чего-то непонятного и великого.
Теперь, вместо того, чтобы спать в постели, он закутывался в теплый бушлат и приходил смотреть на звезды. Иногда он даже засыпал там, и утром его будил дьячок Иосиф, заботившийся, чтобы крестьяне не увидели священника в таком виде, когда придут на утреннюю службу.
Видения и здесь преследовали его, но бодрящий воздух с легким ветерком, тишина и таинственная атмосфера позволяли до некоторой степени их контролировать, и Роману было немного легче. Единственное, что беспокоило его – становилось все холоднее, и скоро он мог потерять возможность проводить ночь на улице.
***
Тем временем все холодало и холодало. Зима обещала быть суровой. Крестьяне спешно утепляли сараи с зерном и скотиной, запасались дровами, шили тулупы, вязали теплые шерстяные обновы. Деревья у домика ведьмы потеряли листву. Впрочем, Роман старался не смотреть в ту сторону.
Они ни разу не виделись с того дня, как она заставила прорасти рамы икон. У Романа и Иосифа было много дел – все свободное время они приводили церковь в порядок: снимали иконы, спиливали ветки и сучья, стараясь придать им более или менее приличную форму и вид. Приходилось над каждой иконой читать молитвы и окроплять их святой водой, чтобы снять с них возможные последствия ведьмовского проклятия.
У ведьмы, видимо, тоже было много дел. Надвигались сильные холода, и она делала все, чтобы сохранить свой садик и свои припасы. Крестьяне, в глазах которых после происшествия в церкви она приобрела еще больший вес, помогали ей, чем могли – привозили и кололи дрова, дарили варенья и соленья. Она же заготавливала для них мази и настои. Народа, приходящего в церковь, заметно поубавилось, и дела Романа день ото дня шли все хуже. Внезапно оказалось, что единственным человеком, с которым он мог нормально поговорить обо всем на свете и обсудить свои проблемы, была ведьма, но он избегал ее, как мог, чтобы не поддаваться соблазну видеть ее снова и снова. Несколько раз он видел ее в деревне и пару раз неподалеку от церкви – она собирала травы – но каждый раз старался не показываться ей на глаза. Первое время он даже пытался следить за ней, но каждый раз уходил, замечая рубцы на ее запястьях там, где была веревка, чувствуя себя невыносимо виноватым перед ней. Впрочем, он и за это чувство вины винил себя – она была ведьмой, и не нужно было жалеть ее. Чтобы оградить себя от этих смущающих дух переживаний, он просто запер себя в церкви, покидая ее только по нужде.