С удивлением наблюдал Роман за такой переменой. Кажется, вот то, о чем говорил Господь в книгах своих, чему учил он людей - той самой любви, способной превратить жестокого разбойника в ласкового мужа, любви, спустя столько лет, сквозь все страдания и горечь, заставляющей улыбаться с такой неподдельной нежностью. Любви, способной причинить такую боль. Любви как дара и наказания Господня.
— Хоть и не благословляется такое, да я поставлю за вас обоих свечку, да молебен отслужу, чтобы Бог простил вас да на небесах свел после Страшного суда.
— Не стоит, священник, - сухо, с прежней горечью отозвался Хорь и, развернувшись и помахивая на прощанье рукой, вышел из церкви.
Роман чуть задержался, обескураженный безысходностью, веявшей от его ответа, а затем вышел тоже и долго стоял, глядя, как Тимур медленно, ссутулившись, бредет вниз по склону к деревне.
***
Они прибыли ранним утром. Четыре понурых, грязных, истощенных лошади, бредущих спереди и сзади от повозки, которую тащил такой же усталый их собрат, мохноногий тяжеловоз, забрызганный дорожной хлябью по самую спину. На переднем борту повозки сидел крупный возница, закутанный в темные одежды, и такими же были и всадники, широкоплечие, мощные, ссутулившиеся в потертых седлах. Под их темными плащами виднелись легкие доспехи, давно не чищенные и потускневшие.
Селяне высыпали из домов посмотреть на гостей да так и остались стоять, замерев у порога. Матери прижали к себе детей, мужчины, словно невзначай, стали к ним ближе, кто-то покрепче перехватил вилы, которыми ворошил залежавшееся сено. В гробовой тишине путники прошли сквозь всю деревню к церкви, лишь поскрипывала повозка, да пофыркивали измученные, едва переставляющие ноги лошади, да по непросохшей, вязкой грязи хлюпали тяжелые, со стертыми подковами копыта.
Все село замерло. Нехорошее, напряженное молчание витало в воздухе. Не были слышны песни, крики и смех. Люди боялись лишний раз выйти из дому, словно не церковники то прибыли, а сам диавол.
Путники, меж тем, расположились у церкви. Высвободивши от седел и повозки лошадей и пустивши их на вольный выпас, они разворачивали палатки и навесы, с болью на лицах разминая затекшие от долгой езды тела, стаскивая с себя доспехи. Стайки детишек молчаливо ютились поодаль, наблюдая за их работой, не решаясь подойти ближе.
Первый день они отдыхали. Начищали до блеска и смазывали броню и сбрую, точили мечи, стирали задубевшую от пота и грязи одежу, чистили и переподковывали лошадей, выставив из повозки маленькую походную кузницу. Пронесся слух, что, не задерживаясь, следующим же днем будет произведен обряд, и после, не дожидаясь вечера, страшные гости сразу покинут селение. Волнение да некрепкий сон были друзьями сельских жителей в ту ночь.
***
Роман не спал вовсе. После того, как на утреню к нему заявились пятеро крепких суровых молодцев, крепко пахнущих долгой дорогой, он вообще не мог усидеть на одном месте. Старший из приезжих, мощный и уже немолодой южанин с резкими морщинами на загорелом лице, не поинтересовался ни делами, ни высказал другого вежливого слова. Он просто распахнул дверь в церковь с десятком прихожан, уже разместившихся в зале, пронесся широкими шагами мимо них, задевая полами развевающегося черного плаща не успевших расступиться, сопровождаемый не менее грозными, но более моложавыми своими спутниками, и остановился прямо против Романа.
- Так ты здешний священник? - спросил он, хмуря брови.
- Так и есть, с Божьей помощью.
- Где ведьма?
Роман побелел. Только в этот момент он понял, кто перед ним.
— Она живет чуть поодаль на холме, в зеленом домишке.
— Сегодня мы отдыхаем. Костер будет завтра. Нам нужно скорее на север. Сделаем все сами, но вы должны прийти и наблюдать. Всех жителей тоже приглашаем, - инквизитор холодно и едва заметно поклонился в сторону паствы. - Приготовьте молитвы на вечер. Соберите дров. Также нужно припасов на три дня. Я Алкид, старший, спросите меня, как все будет.
Сказал, как отрезал, словно солдату откомандовал, развернулся да также и вылетел из церкви. Младшие поклонились один за другим и друг за другом последовали за ним. На минуту повисла в зале тишина, потом какая-то крестьянка заплакала и запричитала, и ее причитания молитвами подхватили другие.
***
Едва только рассвело, как на небольшом пригорке чуть поодаль домика ведьмы сложили большой костер. Крестьяне, носившие дерево для горения, пожалели добрых ладных дров из поленниц и притащили неказистые, кривые коряги из своих садов и окрестных рощиц, то там, то здесь растущих у тракта, что шел вдоль реки. Коряги сложили кругом, а в центре вбили в землю высокий крепкий шест. Пара коряг еще лежала в стороне, оставляя открытым узкий проход - приведут ведьму, привяжут к шесту, потом сломают ветхое увечное древо о колено и замкнут круг, чтобы зло не вырвалось из огня, покуда не сгорит. Крестьян пришло мало, они держались подальше, не пуская ребятишек ближе.