— Вы…вы… как вы можете! — закричала Сияна, отталкивая Латису, пытаясь убежать, спрятаться, только бы не стоять перед этой жабой в таком виде. Латиса ухватила ее за косу, хлестнув по щеке раз и другой. Голова Сияны мотнулась из стороны в сторону.
— Не смей! — прошипела Латиса, как разбуженная змея, схватила за шею, впилась ногтями. Сияна почувствовала волну чужеродной магии. Мышцы свело, и она поняла, что не в состоянии пошевелиться.
Инквизитор смотрел.
Сияна стояла, как статуя, только в глазах застыли слезы. Руки, стянутые за спиной, не давали прикрыться. Взгляд лорда блуждал по ее телу, останавливаясь на интимных местах. Лорд облизывал пальцы, хмыкал, потягивал свой напиток. Потянулся за сигарой. Закурил. Сияна чувствовала, как его взгляд липнет к ее коже, и ей казалось, что она покрывается сальной пленкой, которая воняет несвежестью и гнилью.
— Латиса, я хочу, чтобы ты тоже разделась и встала рядом.
— Как…прикажет мой господин.
Тонкие пальцы Латисы с аккуратно подстриженными ногтями ловко справились с застежками лифа. Вскоре верхняя юбка тоже слетела на пол, и Латиса осталось в одном нижнем белье — необычном и развратном на взгляд Сияны. Красный, вышитый кружевными цветами, корсет и панталоны в тон с черными кружевными оборками.
— Сними все!
Латиса скинула панталоны, стянула чулки, украшенные красными подвязками. Замешкалась с корсетом. Справившись, она выпрямилась. Сияна заметила, что, хотя ведьма казалась спокойной, кулаки ее были сжаты, костяшки пальцев побелели. А еще Сияна отметила, что без корсета фигура женщины несколько утеряла те изящные очертания, которые так соблазнительно смотрелись в строгих учительских платьях.
— Твои груди уже не такие упругие! Посмотри какие яблочки у этой юной потаскушки, торчат и наливаются. Небольшие, но сладенькие. А у тебя болтаются две бесформенные груши. Латиса! Вот зачем ты нашила себе это пестрое непотребство. Хотела меня обмануть!
— Мой господин, я…хотела быть для вас красивой. — в голосе Латисы звучало отчаяние. Сияна бросила на нее быстрый взгляд. Ее груди, освобожденные от корсета, казались огромными расплющенными караваями с большими темными пятнами сосков. На груди то здесь, то там виднелись побелевшие полоски шрамов.
— Ты стала старой, Латиса! Ты знаешь, эта юная шлюшка так похожа на тебя…Такие же отчаянные глаза, оранжевые, как у дикой кошки. Такие же губы цвета спелой клубники…Поверни ее. Я хочу посмотреть, достаточно ли упруг ее зад.
Латиса, больно впишись ногтями в плечи, развернула Сияну, словно куклу, заставив чуть наклониться вперед. Девушка зажмурила глаза, никогда еще ей не было так стыдно и противно. Обидно. За себя, да и за Латису. Она чувствовала, как дрожали пальцы женщины, как аура ее то бледнела, то вспыхивала, выдавая крайнюю степень волнения и отчаяния настолько глубокого, что Сияне хотелось ее и пожалеть, и ударить чем-то, чтобы вывести ее из этого самоубийственного ступора покорности. Но магия Латисы ее надежно обездвижила. Тело Сияны ей не подчинялось.
— Наклони ее ниже! Еще!
Сияне хотелось кричать. Исчезнуть и раствориться. Как же это ужасно, когда кто-то другой решает за тебя, владеет твоим телом, не считаясь с тобой, не принимая в расчет твою разумность. Сияна услышала, как скрипнуло кресло, и ее охватила дрожь. Дыхание перехватило, когда она услышала, как мягкие тапки шуршат по паркету. «Всемогущий чародей! Если он меня коснется — я умру!»
— Смотри, какая аккуратная маленькая дырочка! Твоя превратилась в бездонный мешок, особенно после Одержимого князя!
Сияну точно окатили ледяной водой. Она не видела лица Латисы, но ощутила, как ауру женщины скрутило, точно от отвращения, когда инквизитор упоминал прозвище князя. Что он имел в виду? Латиса и Мирван… «Всемогущий чародей! Этого не может быть! Этого просто не…Но, если здесь был младший князь, то есть вероятность, что Мирван тоже мог навестить Латису. Или она его…» Сияна сделала единственное движение, которое было ей доступно — закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на дыхании.
Вдох — выдох, вдох — выдох.
Резерв пуст и пополняться не собирается.
Голос инквизитора звучал где-то рядом, но доносился словно откуда-то издалека.
— Я помню, какой тесной ты была первый раз, Латиса. Я кончил почти сразу, а твоя магия была слаще меда. Откуда в тебе появилось столько горечи? Может быть, потому что я стал тебя меньше пороть? Помнишь, как я отхлестал тебя первый раз? У меня была для тебя специальная розга, она с первого раза рассекала твою нежную кожу до крови. Ты так орала, просила тебя пощадить, я глотал твою боль, упивался ей. А еще мне нравилось смотреть, как тебя порют другие и засовывать свой член тебе в рот. Ты так сильно дергалась, задыхалась… Ты была очень сладкой, Латиса, но твое время вышло. Мне жаль…
Инквизитор снисходительно потрепал Латису по щеке и отвернулся. Он подошел к стене и отдернул гардину. За ней чернело небольшое углубление. Лорд-инквизитор взял подсвечник и высветил темноту. Сияна увидела стол, в середине которого возвышался конус, с него свисали тяжелые цепи. На краю стола лежало четыре кинжала, рукояти которых были украшены крупными камнями. Как клумбы в райском саду: красный, желтый, синий, зеленый. Сервентус взял первый, сверкающий красным, кинжал.
— Ты знаешь, что я от тебя хочу. Правда, Латиса?
— Да, мой господин.
— Готова ли ты, моя рабыня, отдать мне свою магию и свою жизнь, как когда-то передала мне свою душу и свое тело?
— Я вся принадлежу вам. Я служила вам верой и правдой много лет. Если я вам больше не нужна, я с радостью приму смерть…
— Ты же знаешь Латиса, я собрался бросить вызов самому Императору. Наш орден ждал этого момента много лет. Одержимый и его брат подвернулись очень кстати. Их силами мы проложим себе дорогу к власти. И расшатаем источник. Младший князь заглотил наживку. Скоро, очень скоро мы начнем действовать. Мы хотим, чтобы зло пролило свой яд, чтобы все увидели истинное лицо Императора и его порочного сына. Пусть зло выходит на свободу, и тогда мы, братья, истинные пастыри заблудших душ, сможем ему противостоять и спасти тех, кто захочет быть спасенным. Твоя жизнь, твоя магия, твоя душа служили и будут служить нашему великому делу.
— Да снизойдет на нас благодать непревзойденного! — пробормотала Латиса одеревеневшими губами.
Сердце Сияны колотилось, как безумное. Она смотрела, как Латиса подходит. Как склоняет голову. Как инквизитор заносит руку с кинжалом. Как царапает кожу, пересекая кровавой линией груди, как Латиса закусывает губу, стонет, отклоняя голову назад. Кудри, выбившиеся из ее строгой прически, липнут ко лбу, покрывшемуся испариной. А инквизитор продолжает рисовать красным кинжалом древние символы. Сияна вдруг вспомнила, что в библиотеке Мирвана она нашла книгу, которую не сразу решилась взять в руки. От книги веяло темной и страшной магией, как от Эшрада во время их последней встречи. Кровавые символы, которые проявлялись на коже Латисы, очень напоминали те руны, которые с трудом, но все-таки частично удалось ей рашифровать. Она вспомнила картинку, где изображался жуткий ритуал — обряд передачи души и магии. Необратимый. Древние служители Тьмы, которых называли «ловцами душ», проводили такой обряд с пленными. Поэтому редко кто попадал в плен к этим воинам. Все предпочитали смерть, чем такую судьбу. Человек, подвергшийся этому обряду терял свободу не только в земной жизни, но и за гранью.
— Твой живот, ка сдутый мяч, Латиса! Как же я раньше этого не замечал!
Инквизитор взял желтый кинжал, поворачивая Латису спиной и начиная рисовать на ней такие же узоры.
— Твои ягодицы, как прокисшее тесто. — бурчал лорд себе под нос, спуская кинжал ниже. — Расставь руки в стороны, Латиса! Я разрешаю тебе кричать и плакать, если очень больно!
Сияна зажмурила глаза. Ей было жутко. Страшно. Больно, точно резали ее саму. Она попыталась успокоиться, попыталась ухватить ключик, но магия Латисы была слишком сильной. Она стояла, слушая стоны и рыдания ведьмы, судьбу которой ей по желанию лорда Сервентуса предлагалось повторить.
«Прекратите! Прекратите! Что вы делаете!» — стучали в ее голове слова. Бились, пытаясь пробиться наружу. Тщетно.
Синий кинжал принялся за левую руку.
Все тело Латисы было истерзано.
— Твои руки стали дряблыми. Ты — червивое яблоко в спелой кожуре! Кричи, Латиса! Мне нравятся твои слезы! Хочешь ли ты, чтобы я овладел тобой последний раз?
— Мой… господин…Я чувствую, что мое тело перестало дарить вам удовольствие…
— Да, но твой рот достаточно умел, чтобы я мог позволить тебе порадовать себя перед смертью. Руны должны пропитать твою ауру, на это требуется время. Я готов разделить с тобой последнюю ночь.
— Я хочу потратить последнюю ночь на подготовку новой рабыни. Она своенравна и плохо знакома с искусством любви. Она привыкла лишь раздвигать ноги, но не знает, как подарить вам наслаждение.
— Ты думаешь, что я не способен сам обучить свою рабыню? Учеба — это боль, Латиса. Боль, страх и наслаждение. Три составляющие, которые самого своенравного человека обращают в безвольного раба.
Инквизитор снял со стены плетку, подошел к Сине, за волосы выпрямил ее и со всего размаху ударил по обнажённой груди, по животу, бедрам. Снова двинулся вверх. Обошел, отхлестал по спине. Из глаз Сияны хлынули слезы, но она продолжала стоять безвольной статуей. Она — последняя зеркальная ведьма, на ее запястье самый могущественный артефакт, а ее наказывают, как преступницу, как дворовую девку по голому заду. Где предназначенная ей великая миссия? Может быть, лучше было умереть в объятиях Эшрела. «Ох, Лоходониус, где ты? Где ты?»
Инквизитор запыхался, глаза его заблестели возбуждением.
— Я не могу тебя взять, пока не активировались руны. Знаешь, мне бы хотелось, чтобы в первый раз ты была в облике Сьяна.
Инквизитор швырнул плеть в сторону. Подошел к Латисе, нагнул ее и, пыхтя, овладел, вдавливая пухлые ладони в ее окровавленные бедра.