— Я подумаю, — сказала Галинда, хотя у нее сильно поубавилось желания изучать магию, когда она услышала, что за каторга штудировать заклинания и, еще того хуже, понимать их.
— Если выберете магию, то вполне возможно, что мне удастся поменять вам соседку. Мисс Эльфаба уже твердо заявила, что ее интересуют естественные науки.
— Тогда я очень хорошо подумаю, — пообещала Галинда, но что-то не давало ей покоя. Несмотря на роскошный гардероб и напыщенные речи, мадам Кашмери по-прежнему казалась Галинде опасной. Как будто блеск ее улыбки был отсветом мечей и кинжалов, а низкий голос — отзвуком далеких взрывов. Галинду мучило ощущение, будто она что-то упускает из виду. Это действовало на нервы. Сидя с чашкой ароматного чая в директорском кабинете, Галинда чувствовала, как у нее внутри надрывается что-то очень важное. Возможно, чистая душа?
— К тому же скоро в Шиз приезжает сестра Эльфабы, и я не в силах этому помешать, — продолжала мадам Кашмери после нескольких минут молчания и пары бесподобных печений. — А это, насколько я понимаю, действительно жутко. Вам вряд ли понравится. Наверняка она будет много времени проводить с мисс Эльфабой. Такая-то сестра.
Директриса слегка улыбнулась, и от нее сильнее повеяло духами, как будто и запахи были ей подвластны.
— Такая вот сестра, — повторила мадам Кашмери и сокрушенно покачала головой. — Ужасно, право слово, но нам остается только собраться с силами и терпеть. На то ведь и существует наше университетское сестринство, верно? — Она накинула платок и положила мягкую руку Галинде на плечо (девушка вздрогнула и была уверена, что директриса это заметила, хотя и не подала вида). — Но надо же — сестринство! — какой неожиданный каламбур! Какая горькая ирония! Хотя, конечно, со временем любые слова и поступки оборачиваются иронией.
И она сильно, до боли, не по-женски сжала плечо Галинды.
— Остается надеяться, что эта сестра привезет достаточно вуалей. Ха-ха. Однако у нас впереди еще год. Подумайте же про магию, дорогая моя, подумайте хорошенько. Ну а теперь до свидания и спокойной ночи.
Галинда медленно шла к себе в комнату, гадая, какой же должна быть сестра Эльфабы, чтобы вызвать у Кашмери столь злые намеки. Она бы с радостью спросила саму Эльфабу, ноне могла придумать, как завести об этом разговор.
БОК
1
— Айда с нами, — звали друзья, заглядывая в комнатенку к Боку. — Брось ты эту книгу, тошнит уже от них. Пойдем.
— Не могу, мне нагонять надо. Я и так отстаю по теории орошения.
— Какое, на фиг, орошение, когда пиво ждет? — возмутился рослый гилликинец по имени Эврик. — Поздно учиться, в разгар сессии. Перед смертью не надышишься. Преподы все равно бухие придут.
— Да я не из-за отметок. Просто хочу разобраться.
— Мы ушли, — послышалось в коридоре. — Не хочет идти — не надо, черт с ним! Пиво скиснет!
— Куда идете-то? Может, я к вам через часок завалюсь. — Бок настороженно снял ноги со скамеечки под столом, чтобы вовремя отскочить, если Эврик решит подхватить его, взвалить на плечи и унести на гулянку силой. Низкий рост Бока возбуждал у товарищей такую лихость.
— В «Мордатого свина», — ответил Эврик. — У них такая ведьмочка выступает — глаз не оторвешь. Из кембрийских, говорят.
— Ха! — усмехнулся Бок. — Ну тогда валяй, наглядись на нее хорошенько. Я приду как смогу.
Шумная процессия мальчишек двинулась дальше по коридору. Они стучали в комнаты других товарищей, да так, что портреты на стенах качались. Эврик задержался в дверях.
— Слушай, а может, ну их, этих лопухов — махнем сразу в «Приют философа»? — заговорщически подмигнул он. — В смысле потом, после пива? Гулять так гулять!
— Эврик, остынь!
— А что? Ты ведь сам интересовался, как там. Отчего бы не побаловать себя под конец семестра?
— Интересовался — одно. Смертью я тоже, может, интересуюсь, но умирать пока не тороплюсь. Иди, Эврик, не отвлекай. Там Кембрийская ведьма, забыл? Хотя, по-моему, это очередная завлекаловка. Кембрийские ведьмы перевелись больше века назад, если вообще когда-нибудь существовали.
Но Эврик медлил. Поднял воротник крутки, красный с обратной стороны — будто повязал на шею бант, символ знатного рода. Бок поймал себя на том, что невольно сравнивает себя с приятелем и что сравнение это не в его, Бока, пользу.
— Ну что еще? — нетерпеливо спросил он.
— Как-то ты изменился в последнее время. Я ведь вижу, не слепой. Что случилось?
— Да ничего не случилось!
— Нет-нет-нет. Ты можешь сказать мне не лезть не в свое дело, заткнуться, отвалить, но только не говори, что ничего не случилось. Ты совсем не умеешь врать, и это просто оскорбительно: можно подумать, ты меня за болвана какого-то держишь.
Тронутый заботой приятеля Бок чуть было не поведал ему сокровенные мысли, даже открыл было рот, но тут пробили часы. Эврик обернулся, и момент для исповеди ускользнул.
— Ты прав. Ради нашей дружбы я не буду тебе врать, но и объяснять пока ничего не стану. Манчики — упрямый народ, ты ведь знаешь. Иди гуляй, только не напивайся до беспамятства.
Бок еще хотел предостеречь друга от «Приюта философа», но вовремя спохватился: после таких предупреждений Эврик может назло туда пойти. Потрадиции северных дворян, от которой Бок всегда смущался, Эврик поцеловал его в обе щеки и лоб, хитро подмигнул и исчез.
Студенты высыпали на дорожку под окном и шумной толпой едва ли не вприпрыжку двинулись в пивную. Бок отодвинулся от окна, чтобы никто его не увидел и не вернулся, но зря волновался: ребятам было уже не до него. Они перевалили через первую половину экзаменов и получили передышку на пару дней. После сессии университетский городок опустеет: все разъедутся, останутся только самые чудаковатые профессора да самые бедные студенты. Бок был из последних. Он уже проводил здесь лето, и перспектива работать все каникулы в библиотеке — смахивать пыль с древних рукописей — пугала больше экзаменов.
Через дорогу тянулась стена конюшни, принадлежавшей какому-то богатею из престижного квартала. Дальше виднелись кроны фруктовых деревьев из сада Крейг-холла, а за ними — окна классных комнат и спален. Когда девушки забывали задернуть занавески (что случалось удивительно часто), можно было видеть, как они раздеваются. Не совсем голых, конечно — тогда бы он заставил себя отвернуться или обругал бы за то, что не отворачивается, — а в разных нижних юбках и сорочках, пеньюарах и корсетах. Лифчики да кринолинчики, пряжки да подтяжки — это была целая наука, наука о женском белье. Бок, у которого не было сестер, смотрел и не мог налюбоваться.
Крейг-холл был слишком далеко, чтобы различить отдельных девушек, а Бок мечтал увидеть сейчас ту, которая ему приглянулась. Ну вот, теперь не сосредоточиться. Черт побери! Его же выкинут из университета, если он провалит экзамены. А значит, плакали надежды отца, старика Бри, и всей деревни, и всей округи.
Проклятие и еще раз проклятие! Жизнь несправедлива, а крохами, конечно, не насытишься. Против собственной воли Бок подскочил к вешалке, нацепил студенческий картуз, промчался по коридорам, скатился по витой каменной лестнице и вылетел во двор. Нужно было немедленно что-нибудь предпринять, и в голову ему как раз пришла мысль.
Он кивнул сторожу, вышел за ворота, повернул налево и пошел по дороге, старательно маневрируя между высокими кучами конского навоза. Хорошо хоть все приятели ушли на попойку; перед ними теперь не осрамишься. Бок дважды повернул налево и скоро очутился у конюшенной стены. Поленница, неплотно закрытая ставня, железный крюк — как раз удобное место. При своем низком росте Бок был легок и проворен. Без единой царапины он влез на жестяной карниз и по-паучьи вскарабкался по крутой крыше.
До чего просто! Как это он раньше не догадался? Он ведь мог забраться сюда недели, месяцы назад. Но только сегодня вечером ребята гуляют, и никто не увидит его из окон Бриско-холла. Какое счастье, что он не пошел вместе с Эвриком и остальными! Зато теперь он сидит на конюшенной крыше, прямо напротив окон девичьих спален, а внизу ветер шуршит листвой, будто рукоплещет его успеху. Вот в окнах появились девушки, как будто специально ждали в коридоре, пока Бок устроится поудобнее. Словно знали, что он придет.