Нахоженная сотнями лет тропа, была широкой. Люди из проходящих здесь караванов, не забывали откидывать камни, образуя по краям настоящие навалы. Но опять же для подъёма на каждую сотню метров, цепочке десантников приходилось пройти около километра по извилистому серпантину, учитывающему сложный рельеф местности.
Дуплет давно понял, что я был прав. Однако гранатомётчик был упорен и не смирился с проигрышем. Периодически останавливался и, показывая на следующий изгиб тропы, утверждал, что до него можно срезать. Я не стал его разубеждать, но посоветовал, если нет альпинистской подготовки, не пробовать срезать.
А когда мы, набрав воды в горном ручье, начали подъём, я почувствовал нечто неладное. И чем выше мы поднимались, тем больше ощущал близкое присутствие некоего аномального образования. Поначалу затылок покалывал потусторонний морозец, потом по спине несколько раз пробежали холодные мурашки. А когда вокруг стемнело, я учуял струящийся мимо поток чужеродной энергии.
Силёнок впитать в себя хоть чуть-чуть не было, так что воспользоваться дармовой силой не получилось. Из-за этого я оставался слеп до тех пор, пока мы не добрались до наивысшей точки восхождения.
Если бы не белый снег, образующий обширные области на краях караванного пути, то последние несколько изгибов тропы отряд шёл на ощупь. Конечно, прямоугольные фонарики перед вылетом выдали всем, но, к примеру, мой так и не зажёгся. Стоявшая внутри батарейка оказалась разряженной и окислённой.
И всё-таки добрались мы до высшей точки перевала без выбывших из строя бойцов. Нам повезло, никто даже ногу не подвернул. Однако дневной переход дался нелегко. В итоге, как только лейтенант Капустин дал приказ осмотреться и занять позиции, почти все скинули рюкзаки и уселись на камни, где кто смог. На ногах остались стоять только Капустин, афганский проводник и я.
Переглянувшись, мы втроём направились к краю скалистого обрыва, чтобы посмотреть, что находится на другой стороне перевала. Лежавший снег, позволил даже в темноте рассмотреть уходящую вниз тропу. Кроме этого, было видно, как караванный путь раздваивается на середине пологого спуска в очередную горную долину. При этом одна из троп вела ниже к поселению, а вторая — к уступу горного массива, где размещалась ещё одна группа строений.
Как мы рассмотрели жильё в темноте? Да очень просто. Внизу кое-где моргали слабенькие огоньки. А в том посёлке, что расположился намного выше и дальше, на краю пылал настоящий костёр.
— Что там за поселения? — спросил Капустин у проводника, но тот ничего не понял.
Лейтенант начал ему указывать на огоньки и пытаться опьяняться жестами, но в темноте, афганский солдат, так и не понял, что от него хотят. Пришлось вмешаться мне.
— Бача, расскажи, что там за поселения и кто там живёт? — попросил я на афганском, и наш проводник, наконец, понял, что от него хотят.
— Мой дом далеко отсюда. А здесь я проходил с караваном всего два раза, когда был совсем молод — начал охотно рассказывать афганец. — Поселения называются верхний Лар и нижний Лар. О людях, живущих здесь, я знаю мало. Говорят, они то появляются, то куда-то надолго исчезают. Караванщики их за глаза называют горными шайтанами из-за требований заплатить за проход по их горам. А мой отец, после пропажи брата и двух мулов с товаром, считал их душменами, то есть врагами и кровниками.
— А реальные шайтаны или духи мертвецов, в долине за перевалом водятся? Может, ты об этом, чего слышал?
Я сразу решил разузнать по поводу наличия потусторонних аномалий. Выслушав вопросы, проводник помянул всевышнего и продолжил шёпотом.
— Слухи об этих местах всегда нехорошие ходили. Отец рассказывал, что однажды здесь целый караван бесследно исчез. А тех, кто искать родных в горы ушёл, больше никто не видел. Если бы не приказ полковника Карзая, под угрозой расстрела отвести русских шурави на перевал, то я по своей воле сюда ни за что не пошёл.
— Чего он тебе сказал? — потребовал ответ нетерпеливый Капустин, едва афганец договорил.
— Нехорошие люди в этих посёлках живут. А если точнее, то настоящие душманы. Появляются и исчезают в нижнем и верхнем Ларе, когда захотят. И судя по огням, они сейчас дома.
Я рассказал лейтенанту почти всё. А затем, по его просьбе, кое-что уточнил у проводника. Судя по выражению лица Капустина, рассматривающего очень плохую карту местности, выданную афганским полковником, это всё ему очень не нравилось. К тому же холод на перевале и темнота, позитива не добавляли.
Позвав радиста, старшего сержанта и командиров отделений, Капустин сначала показал, где устроить огневые точки и нарезал сектора огня. Затем они вместе распределили время ночного дежурства. Десантникам, занявшим позиции первыми, он приказал строго соблюдать светомаскировку и только после этого вышел на связь с вертолётной площадкой и доложил полковнику, что мы прибыли в нужную точку.
После этого я расслышал голос полковника Карзая из выкрученного до максимума динамика наушника. Он на почти идеальном русском, поблагодарил лейтенанта за помощь и приказал до утра оставаться на позиции. Потом Капустин подозвал меня к себе, указал на камень и приказал сесть.
— Ну а теперь, Турист, давай колись. Откуда это ты так хорошо знаешь афганский?
Глава 11
Рейд
Отпетлять от честного ответа, удалось легко. Я рассказал лейтенанту Капустину, что язык выучил, ещё во время срочной службы в транспортном батальоне, который на восемьдесят процентов состоял из узбеков и туркменов. Чтобы понимать старослужащих и не попадать в нехорошие ситуации, пришлось основательно подучить несколько наречий. И хотя афганцы пользуются другими диалектами дари и пушту, многие слова по смыслу похожи. Разумеется, местные тоже меня понимают.
Объяснения казались правдоподобными, так что замученный переходом Капустин остался ими удовлетворён. Добравшись до сбившихся в кружок бойцов отделения, я увидел следующую картину. Все наблюдали, как ефрейтор Колобков разжигает выданную старшиной керосинку.
Как только огонёк появился, замёрзшие десантники окружили её плотным кольцом и начали ставить на кусок железной сетки вскрытые банки тушёнки и каши с мясом.
— А хлеб-то у нас ещё в Союзе на аэродроме закончился — пробурчал ненасытный Колобок.
Среагировав на реплику, парни начали горестно вздыхать. А я, раскрыв вещмешок, вытащил буханку чёрного, выданную мне майором МВД в подвале вокзала города Ташкент вместе с сухим пайком.
— Держите, это на общак — сказал я, сунув буханку в руки Колобку.
Вид хлеба немного приободрил гвардейцев десантников.
— Турист, а белого нарезного батона, у тебя случайно, в вещмешке не завалялось? — спросил Татарин.
Услышав вопрос, я ухмыльнулся. Хотел сказать, что через несколько месяцев все будут вспоминать с вожделением эту буханку чёрного, так как в Афгане им подобного деликатеса точно не найти, но не стал.
Вместо этого я справился с живущим где-то глубоко внутри жадным прапором и вытянул из вещмешка две последние банки сгущёнки, передал их парням. Как и следовало ожидать, вид сладкого угощения, у измученных переходом десантников, вызвал почти детский восторг.
Взрыв эмоций породил интерес у бойцов второго отделения. В этот момент они разжигали вторую керосинку. Их сержант подошёл и настоятельно попросил поделиться сладким. Одновременно, с гребня перевала вернулся старший сержант и мигом вникнув в едва начавшийся спор, поддержал идею поделить сладкое на всех.
А мне, порождённая эмоциями энергия, позволила войти в транс и породить теневика. Призрак просуществовал недолго, но за две минуты успел добраться до выставленных в боевое охранение бойцов, и взглянуть на долину совсем по-другому.
Ведьмачьи предчувствия полностью оправдались, в долине присутствовала потусторонняя аномалия. Точное местонахождение я обнаружить не сумел, но странное свечение над верхним Ларом заметил. Особой опасности при этом не почувствовал, однако внезапно пришла мысль, что нас загнали на перевал не просто так.