Бодро зашагал к лесу по траве, что была выше колен.
Закат был цвета копчёного лосося.
***
Много позже – хотя и очень неохотно – Геральт мысленно возвращался к тому происшествию. И каждый раз приходил к выводу, что выжил, по сути, случайно. Что его собственная заслуга в выживании была минимальной. Что жизнь ему спасло в первую очередь время года. А во вторую – тот факт, что кот, которого он должен был убить, вовсе не был котом.
***
Лес был весенний, редкий, залитый лунным светом. И по-весеннему устланный ковром прелой листвы и прошлогоднего сухостоя. И всё же, будь это настоящий кот, атака из засады прошла бы бесшумно. Но это был не кот – его когти не прятались в мягких подушечках лап. И выдал его хруст сухой ветки. А реакции ведьмака после эликсиров были достаточно быстры, чтобы увернуться от коварного нападения.
Он отпрыгнул, а точнее, резко метнулся в сторону, упал на колени – туша атакующего чудовища лишь скользнула по нему, когти едва задели плечо. Тварь изогнулась в прыжке словно лента, бросилась в новую атаку, ещё не коснувшись земли. Геральт не успел встать с колен, но успел выхватить меч. И ударил.
Удар вышел неточным, лезвие меча только скользнуло по плоской голове твари и срезало часть скальпа вместе с растущим из башки пучком щупалец. Зоррил – Геральт теперь понял, что это был именно зоррил – припал к земле, затряс головой, разбрызгивая кровь. Он больше смахивал на ящера, чем на большого кота, хотя эти пучки щупалец на башке действительно могли сойти за кошачьи уши, да и белые клыки в пасти тоже наводили на мысль о коте. Длинным хвостом, шуршащим по сухим листьям, тварь тоже пользовалась по-кошачьи – для равновесия в прыжках.
Зоррил прыгнул на ведьмака длинным броском. Геральт и на этот раз увернулся, но опять же без всякой грации – скорее отчаянным рывком, чем ловким уклонением. Но снова сумел ударить, размашисто и неуклюже, зато метко – почти отсёк одну из передних когтистых лап зоррила. Несмотря на это, чудовище успело зацепить ведьмака когтями другой лапы, но они, вместо того чтобы разорвать плоть, лишь проскрежетали по серебряным заклёпкам куртки. Зоррил рухнул на траву, а ведьмак рубанул сверху что было сил. Кровь хлынула фонтаном, монстр жутко взвыл, но даже с распоротым брюхом уже готовился к новой атаке. Геральт подскочил, ударил, клинок достал до позвоночника, зоррил свернулся, закричал страшно, почти по-человечески, ведьмак рубанул ещё раз, лезвие дошло до спинного мозга. Зоррил забился, раздирая когтями землю. Геральт ударил снова, перерубая позвонки в другом месте. Зоррил визжал и метался, Геральт рубил. И тоже кричал. Зоррил выл, Геральт рубил. Раз за разом, как дровосек топором. Зоррил уже не выл, только хрипел.
Прошло немало времени – и потребовалось ещё несколько ударов – прежде чем он затих.
Луна выглянула из-за туч, просвечивая сквозь голые ветви деревьев. В её сиянии разбрызганная кровь казалась чёрной как смола.
Геральт рухнул на колени, и его вырвало. Рвало его долго. А поскольку желудок был почти пуст, процесс оказался очень, очень мучительным.
Извергаемые эликсиры жгли горло огнём.
Глава седьмая
Открытие нового блюда приносит человечеству больше счастья, чем открытие новой звезды.
Жан-Антельм Брилья-Саварен
Глава седьмая
Ежемесячное собрание Благородного Братства Гурманов было созвано – как обычно – в первую среду месяца, выпавшую на третье июля. Местом встречи, как всегда, служил рыцарский зал королевского дворца в Ард Каррайге. За столом, выстроенным подковой, расселись члены Братства в полном составе – двадцать три человека. Болтовню и разговоры за туссентским вином и солёным миндалём прервало торжественное появление двадцать четвёртого члена Братства, короля Каэдвена, Его Величества Миодрага Первого.
Король вошёл в зал один, без пышности и фанфар, и приветствовали его также без помпы – никто не встал с места и не зааплодировал.
— Приветствую, уважаемые Собратья, — начал король, едва усевшись на почётное место посередине стола.
На время собраний Братства его члены, независимо от титулов и рангов, называли друг друга Собратьями. Сам король в эти часы переставал быть королём и становился Президентом.
— Блюдо, которым мы сегодня порадуем свои нёба, истинный деликатес, — продолжил деловито Президент, — мы обязаны, как и многими предыдущими яствами, уважаемому Собрату Метцгеркопу, владельцу многих известных нам ресторанов. А вот и само блюдо! Прошу!
Речь встретили тостами. Туссентское вино быстро исчезало из кувшинов, слуги проворно сновали с новыми.
В зал вошёл, гордо выпрямившись, главный королевский повар, praefectus culinae. За ним, словно солдаты на параде, промаршировали четверо пузатых помощников в белоснежных фартуках и колпаках, вооружённые длинными ножами и тесаками размером с боевые бердыши. Следом появились четверо поварят, сгибавшихся под тяжестью огромных деревянных носилок. На носилках, в венке из печёных яблок, покоилось...
Собратья охнули в один голос.
— Клянусь богами! — воскликнул священник Иммергут. Священник часто клялся богами и взывал к их инстанции. Относительно того, верил ли он в них сам, были обоснованные сомнения. — Клянусь богами! Господин Президент! Что это такое?
— Птица, — заявил, отхлебнув из кубка, Абелард Левесли, главный королевский инстигатор. — Это явно птица. То есть, пернатая дичь.
Трудно было не согласиться с прокурором. В некотором роде. Покоившееся на носилках существо имело румяную после запекания кожу, усеянную бугорками от выщипанного оперения, а также крылышки, ножки, шею и гузку, в которую повара декоративно воткнули с десяток зелёных, отливающих павлиньим блеском перьев. Что до шеи, то она, торчавшая вверх словно корабельная мачта, была длиной примерно в сажень и заканчивалась головой — черепом — размером с арбуз, вооружённым массивным клювом длиной не меньше локтя.
Сама же птица, источавшая восхитительный аромат жаркого и майорана, весила, на глаз, около трёхсот фунтов.
— Эта штука весит фунтов триста, — прикинул Руперт Мансфельд, маркграф Нижней Мархии. — На глаз.
— Это Птица Рух, — определил Актеон де Ла Миллере, королевский герольдмейстер, секретарь Братства. — Без сомнения, легендарная Птица Рух.
— Легендарная, именно, — произнёс глубоким басом Сириус Вайкинен, маркграф Озёрной Мархии. — Птица Рух — это мифическая птица. Таких птиц не существует!
— Нет, существуют, существуют, — возразил Властибор из Поляны, посол королевства Редании. — На Островах Скеллиге их видят, редко, правда, но видят. Только рухи выглядят иначе. Этот тут словно страус... Огромный страус?
— Это не страус, — отрезал Мансфельд. — Только гляньте на этот клюв. Это, чёрт побери, какая-то диковина.
— И впрямь диковина, — злорадно усмехнулся Ян Эйхенхольц, главный королевский егермейстер. — Эй! Господин Президент и вы, Собрат Метцгеркоп! Уж не мистификация ли это? Может, искусственная конструкция из разных частей разных животных?
— Категорически нет, — возразил король, прежде чем возмущённый Эзра Метцгеркоп успел вскочить со стула. — Отвергаю предположение о мистификации или искусственной конструкции. Впрочем, пусть выскажется наука. Собрат Крофт!
— Полагаю, — начал престарелый Эвклид Крофт, ректор Академии Магии в Бан Арде, — что это одна из так называемых птиц ужаса. Вероятно, мамутак, Aepyornis maximus. Правда, эти птицы вымерли...
— Да и пусть себе вымерли, чёрт с ними, — воскликнул Мансфельд. — Главное, что одна уцелела и дала себя зажарить. Выглядит аппетитно! И пахнет божественно! Ну-ка, господа повара, принимайтесь разделывать эту птицу!
— Прежде чем птицу разделают, — вмешался король Миодраг, — уважаемый Собрат Метцгеркоп порадует нас рассказом. Узнаем, каким образом этот эпиорнис попал на наш стол. Собрат Метцгеркоп, просим!
Эзра Метцгеркоп отхлебнул из кубка, откашлялся.
— Наверняка вы знаете, уважаемые Собратья, — начал он, — кто такие ведьмаки. Так вот, примерно за неделю до Солстиция один ведьмак объявился в Западной Мархии, в городе Берентроде. И случилось...