Да, если добавить ко всему прочему, что, исходя из принципов советской педагогики, мама старалась хвалить меня как можно меньше, боясь перехвалить, картина станет полной: я очень мнительна, и до сих пор даже самая простая вещь может выбить меня из колеи. Позже я получила в подарок уже упоминавшуюся свекровь, которая в своем ханжестве перещеголяла мою родную мать, да еще и избалованного мужа, чьи ханжество и консерватизм родились раньше него.
И однажды я поняла, что мне это не подходит. Я поняла, что свежая кровь – это не только смена обстоятельств, это еще и смена партнера.
Я вовсе не считаю, что собираюсь мужу изменять, – скорее, я изменила себе самой, выходя за него замуж. Меня терзали комплексы и „советское“ воспитание.
„Умри, но не давай поцелуя без любви!“ – цитировала мне моя бабушка полоумного Чернышевского. И я верила, боялась и каждый раз думала, что вот-вот умру, нарушив этот неистовый запрет. При этом я давно уже была взрослой девицей, умела варить пельмени и знала, откуда берутся дети. А бабушка так до самой смерти и не узнала толком, как это делается…»
– Таня, а вы всегда такая молчаливая?
Ян с Таней шли по улицам города, вернее, плутали по нему, уйдя с шумного ужина, отмечавшего еще один день успешно пройденной конференции. Просто, не сговариваясь, встали из-за стола и ушли.
Вечер спускался на город, придавая ему загадочный и мистический вид. Такой город Таня любила больше всего, знала его все потайные ходы, для нее он был открытой книгой, каждая страница которой рассказывала о его необычном прошлом, полном бурных событий и кипевших страстей. Когда-то этот город называли «маленьким Парижем», и это отнюдь не казалось преувеличением; более того, подтверждением тому служила классическая европейская архитектура, оставшаяся городу в наследство, а затем и более поздняя, известная под названием «конструктивизм», или «баухауз».
По злой иронии город, который принадлежал некогда европейской державе, отошел на второй план, став провинциальным и забытым. И только в начале нулевых к нему вновь пробудился интерес. Так бывает, когда чья-то рука вдруг достает из старого сундука запыленное, лежавшее где-то на дне украшение, протирает его бархатной тряпочкой, бережно и нежно, и кладет на подоконник, залитый солнцем. И внезапно понимаешь, какая красота пылилась на дне сундука.
Иногда Таня казалась себе тем самым человеком, что внимательно достает из сундука редкую вещицу, обдувает с нее пыль и внимательно разглядывает ее, пытаясь запечатлеть сладостное мгновение открытия. Но дело было не только в этом – ночью в городе оживало прошлое, и чьи-то тени стелились по стенам старых особняков, чьи-то голоса звучали, шелестя, как палая листва, среди каменных завитков и ампирных линий вдруг проглядывали игривые амуры, строго взирали с франтоватых фронтонов античные богини, а могучие атланты, подпирающие балконы, играли стальными мышцами.
Над головой то и дело проносились грифоны, крылатые львы с головами орлов – символ бдительности и зоркости, – хамоватые химеры с гиканьем и свистом липли к окнам, а суровая Немезида укоризненно покачивала головой. Аполлон, перебирая лирные струны, пел песню об ушедшем прошлом, которое не возвращается, а богиня Диана, стоящая напротив, грустила, порой роняя каменные слезы. И только богиня вечной юности – Ювента – угощала своих друзей-богов нектаром и амброзией, дарующими бессмертие и любовь, и звон сдвигаемых чаш говорил о согласии и незыблемости божественных устоев и страсти.
Внезапно на Таню упал отблеск городского фонаря, и ее лицо озарилось каким-то поистине неземным светом.
– Я хочу сказать… – Таня помедлила.
– Подождите, ничего не говорите, – прервал ее Ян, подошел к ней вплотную и вдруг притянул к себе и поцеловал.
Они стояли, обнявшись, облитые лунным противоречивым светом, а вокруг не было никого, словно город в этот миг стремительно обезлюдел.
– Какие у вас горячие губы, – сказал Ян.
– Не знаю, – сказала Таня, отпрянув. – Впрочем, должна признаться, что рядом с вами меня, не медля, одолевают странные мысли и чувства. Мне хочется выговориться, хотя, как правило, я не очень разговорчива.
– Я заметил… – Ян взял руку Тани в свою и поцеловал. – Говорите, Танечка, я вас слушаю…
– Не знаю почему, но наше общение больше похоже на тайную переписку по электронной почте, – Таня не сразу отняла руку, ей, по-видимому, нравился этот старомодный жест, – у меня странные ассоциации: стоит вам каким-то образом оказаться рядом со мной, как я сразу же вспоминаю исторические фильмы о средневековых королях, о старой Франции или про Анжелику.