Ана ускорила темп, и, закрыв глаза, Сар представил, что сейчас она сидит на нем, и член скользит по ее податливому, скользкому лону, источавшему притягательный запах.
Возбуждение нарастало. Поддавшись инстинктам, притянул ее бедра и провел по промежности языком. Еще и еще, настойчивее, грубее. Ана прогнулась, нескромно подалась навстречу, подставляя чувствительное место. По ее участившемуся, сбившемуся дыханию, по ускорившимся движениям, стону Сар замечал, что от настойчивого ласкания языком бугорка в ней нарастает желание, и она отдается во власть инстинктов. А потом Ана резко выгнулась и издала протяжный стон. Сар хотел продолжить ласку, но она отстранилась, не позволяя больше прикасаться к себе, и принялась несдержанно двигать головой, пока томление Асаара не наросло до предела и не выплеснулось, растекаясь от паха по телу истомой.
После второго раза напряжение спало. Нашли слабость и спокойствие, и он расслабился, позволяя ей лечь рядом и прижаться спиной.
Сар испытывал смятение. Более того, был поражен. Впервые женщина после близости прижималась к нему по своему желанию, приласканная, довольная, и это было ново.
«Привыкну к ее душистому запаху, будет тяжело отвыкать. Ладно, поймаю за руку Лаис, получу награду, а потом… лучше не задерживаться. Ведьма подослала красивую женщину с сильным, упругим телом. Сложись обстоятельства по-иному, мы могли бы быть вместе…» — поймав себя на подобной мысли, разозлился.
— Вставай! — грубо толкнул Ану. Она вздрогнула и открыла глаза. — Одевайся и в камеру.
— За что?
— Либо сидишь тут, либо развлекаешься с Лозаром там. Живее, пока не передумал!
Сар с интересом наблюдал, как Ана безуспешно стягивала на груди разодранное платье.
«Бестолку», — понял и, подхватив под локоть, грубовато затолкал в небольшую камеру, вход в которую был из комнаты.
— Холодно, — негромко пожаловалась она. Он снял кожаный жилет и бросил на пол. Захлопнул решетчатую дверь, с досадой швырнул замок на пол, а вместо него просунул в петли кочергу и скрутил в кольцо. Покидая комнату, бросил на ходу:
— Еду и воду принесу позже. Чужого не ешь.
В тишине подвала Юлиана дала волю слезам.
«Если это и есть твоя помощь, знаешь, где я ее видела!» — обратилась она к невидимой ведьме.
«Нечего было раскидываться обещаниями не оседлывать! Могла бы уже быть дома!» — съязвила собеседница.
«Была бы нормальная помощь, сделала бы как надо!»
«Вот как?! Справляйся, как хочешь! Я пошлю другую!»
«Клеймо свое убери!» — припомнила Юлиана, но ответа не последовало.
Выплакавшись, прикорнула на прогнившей скамейке, прикрылась большим жилетом, с пряным запахом Улаура, и задремала.
Вилад плохо переносил вино и не умел пить, но, потрясенный новостью, откупорил бутылку и, заперевшись в кабинете, то и дело прикладывался к горлу. Капли терпкого напитка пачкали белоснежную сорочку, но он устал быть аккуратным, сдержанным, добродетельным. Всю жизнь, сколько себя помнил, старался казаться рассудительным, внимательным, выдержанным. Терпел выходки старого Куади, лелея надежду когда-нибудь стать его преемником на посту казначея. А теперь, лишенный отступниками всего, вел беднеющее хозяйство племянницы, которая больше верила изворотливой нищенке, чем ему. Любая попытка указать, что Лаис нечиста на руку, нарывалась на стену непонимания.
«Да к кровавым ведьмам благочестие! Стоит ли самоотверженно беречь чужую казну, если благая попытка обернется против меня же?» — он больше не хотел лгать себе, что его ценят хотя бы как родственника.
Получив от Асаара недостающее доказательство, Вилад, не раздумывая, поспешил доложить новость племяннице, но как всегда Лаис преградила дорогу и заставила ждать. Долго ждать, будто он был нищим попрошайкой — одним из убогих уродцев, что толпой ходили за Виулой. Вот тогда-то от горечи обиды, ему и пришла мысль: запретная, но весьма соблазнительная.
«А почему нет? Обобрав того, что обкрадывает ее, совершу возмездие, покараю вора и смогу начать свое дело. Если же поступлю по совести, не получу ничего, кроме унижения и криков! — Вилад метался, не зная, как поступить. — Так и проживу всю жизнь? Нет! Если только врагу желать!»
После длительного, унизительного ожидания племянница так и не соизволила принять. Тогда-то смятение сильнее охватило родственника, и он решил хорошенько подумать, стоит ли в таком случае затевать спасение Виулы? Вот и размышлял, заливая остатки совести вином.
Книга мудрости гласила: «Не ожидай благодарности, совершай благодеяния ради радости, получаемой от этого». Но предположив, как поведет себя родственница после обвинения ее любимой компаньонки в воровстве, потерял уверенность, что хочет, как прежде, следовать благому пути.