— Вы лучше у него спросите, — вмешался Иван.
Ирма куда-то потащила Ирину.
— Так Жариковский приехал, — на ходу шептала она.
На пороге действительно стоял Жариковский. Его тут же облепили фотовспышки, а хорошенькие женщины приняли самый скучающий вид. Жариковский оглядел присутствующих дам и пошёл по направлению к Марине, она отвернулась, ей совсем не хотелось быть светской, но скандальный политик, благополучно миновав её, был схвачен драматургом Самнумба, который как гриб-паразит, вцепился политику в руку. Они стали разговаривать и, судя по тому, что время от времени вскипали слова — президент, депутат, наши интересы, — обсуждали они что-то политическое. Самнумб — гладковыбритый, лысый человек, жадно вырывал из груди Жариковского слова, тот, широко растопырив ноздри и ноги, сопротивлялся, но тщетно. Навсегда разуверовавши в гуманность искусства, Жариковский собрался с духом и оттолкнул от себя Самнумба, который, натянув на лицо лысину и утопив маленькие глаза в складках лба, притаился, поджидая новую жертву.
Марина выпила ещё глоток шампанского, по телу приятно пробежали воздушные пузырьки. Она повернула голову к Жариковскому и замерла — он был бледен и с почтением подавал стул старой актрисе, на её плече горела бриллиантовая звезда. Женщина кивнула головой и подписала Жариковскому открытку, на которой она в молодости танцевала танго с красивым молодым артистом, он стоял рядом согбенным стариком и смущённо смотрела на депутата. Тот поклонился и отошёл, а старик с открытки принёс ей бокал вина.
В зал вошёл Марат Георгиевич, он нёс букет роз.
— Здравствуй, моя королева!
Марина обернулась на Ивана, вроде бы он ничего не услышал. Толпа журналистов забеспокоилась фотовспышками, яркие блики побежали по поверхности этого людского моря. Художник, пьянея от успеха, чуть было не завалился на рояль, за которым сидела приятная старушенция в платье с кринолином и мастерски играла Шопена.
Следом за ним появился Иосиф Борисович, он тоже нёс букет роз, как две капли воды похожий на букет Марата Георгиевича. В глазах Иосифа Борисовича горел успех и обладание шестой частью мировой суши. Он шёл важно, и из-под его ног, словно из-под копыт Конька-Горбунка, сыпались искры. Он наклонился и пощекотал усами руку Марины.
— Ну что, как тебе этот зоопарк? — влился в её ухо голос Ирмы.
— Отлично.
— Ты посмотри, сколько звёзд! Знаешь, Марина, я вот именитый журналист, а свои тексты пишу за полчаса и не получаю от этого никакого удовольствия. И вообще мне кажется, что лучшую себя я отдаю жизни. Тут я самый остроумный и обворожительный собеседник, какой только может быть. Ой, смотри, кто пришёл. Я должна…
Ирма оторвалась от Марины и побежала по направлению к старухе, одетой в парик блондинки, дымящей в скошенном рту заткнутой в мундштук сигаретой.
Марина посмотрела на бокал с шампанским и поняла, что она чувствует себя опавшим листом, прибившимся к краю лужи. Она обвела взглядом зал, увидела пожилую актрису, она шла прямо, с достоинством неся прожитые годы. Её седые волосы стояли над головой серебристым нимбом, что придавало ей некоторое сходство с инопланетным жителем, в её медленных, вдумчивых глазах продолжал гореть интерес к жизни.
— Вы не могли бы передать мне шампанского. Это единственный напиток, который не старит, — сказала она, подойдя к Марине.
— С удовольствием!
— Такая молодая, красивая женщина и грустит. Выпейте шампанского, выпейте.
Марина сделала глоток, актриса взяла её за руку и подвела к зеркалу.
— Посмотрите, вы так прекрасны и женственны. Зачем хмуриться! Бойтесь своих желаний, они сбываются! И имейте мужество приручить их. Жизнь такая, какой мы её себе представляем! Если нет страха, человек способен и имеет право на любой отчаянный поступок. Не бойтесь!
Марина прижалась щекой к её руке и поцеловала.
— Вы меня ставите в неудобное положение. Женщина не может целовать руку другой женщине. Женщина должна только благосклонно смотреть, и всё. Вас ждёт судьба, которой вы не ждёте. Через неделю я умру, но я не боюсь. В мире есть баланс, и когда люди талантливые и добрые расслабляются, то зло побеждает, и Бог очень расстраивается, что создал нас.
Вдруг погас свет, сердце Марины заколотилось, рука, поддерживающая её, исчезла, и она осталась один на один со своим волнением. Кто-то хорошенько пнул её — это была Ирма, протискивающаяся к своему месту.
На сцену вышла пани Вроня, одетая в мужской костюм, около неё бежали две дворняги. Одна из них остановилась, понюхала, присела, чтобы справить нужду. Пани Вроня презрительно посмотрела на замерший в ожидании зал и даже не подумал дёрнуться. Собака, справив нужду, затрусила вслед за своей хозяйкой, которая по-королевски несла себя людям. Зрители какое-то время сомневались, а потом взорвались аплодисментами. Марина облегчённо вздохнула.