— А старец как себя чувствует? — обратился я к соседу.
— Старец, батенька, ушел в затвор. Достали его иэнэнщики. Никого не принимает. Келейник его говорит, что заправилам передал: «Коль молиться не хотят, пусть хоть лопатами от антихриста отбиваются». Пока не прекратят листовки печатать, не выйдет из затвора.
Я, конечно, подустал от этой самодеятельности. Они ведь старца Паисия Афонского цитируют, но умалчивают то, что он завещал прекратить всякую борьбу с ИНН, если это станет угрожать Церкви расколом. И в этом — большое лукавство. Но, с другой стороны, может, дело до раскола и не дойдет. Пусть поволнуется народ. Может, и расшевелятся архиереи... Я грешным делом подумал, что у наместника свой резон во всей этой истории. Архиереи молчат. А почему? Да потому, что старого, советского поставления. А не сменить ли их? Почему бы и нет? Есть ведь пастыри, которым не безразличны проблемы, волнующие православных. А он, пожалуй, чуть ли не самый главный радетель и заступник.
Кафедрой захолустной его не прельстишь, а чем товарищ не шутит, может, и в самые главные выскочит... Ну это я так, в порядке бреда. А вообще-то всех активистов-иэнэнщиков я бы вывел за церковную ограду, пока они не наломали дров. Не могут жить без борьбы — пусть борются где-нибудь в другом месте. Надо организовать для них НИИ ИНН. Пусть ведут постоянный мониторинг — следят за кознями лукавого и тем, как он проводит глобализацию. Определить их в качестве научных сотрудников с правом ношения подрясников. Как вам моя идея? По-моему, прекрасная. И главное — вполне осуществимая. Там, кстати, очень быстро выяснится — кто умышленно раскалывает Церковь, а кто это делает по глупости...
Соседство Сергея Петровича было, конечно, искушением. Вместо того, чтобы прочитать правило и последование ко причастию, я вынужден был участвовать в его разговорах. Но чем дольше он говорил, тем очевиднее становилось для меня, что встреча эта была промыслительной. Я вдруг увидел в нем самого себя. И я неоднократно вел подобные разговоры. Хотя бы с тем же Алексеем. И все для того, чтобы услышать от деревенских бабулек в их редакции мои собственные сентенции пятилетней давности. Мы пытались определить феномен глобализации, собирали научные конференции, а народ отреагировал на все это так, как счел нужным. Так уже было в XVII веке, когда книжную справу провели так, что полстраны убежало в леса и стали сжигать себя в срубах, лишь бы не позволить антихристу заставить служить по «испорченным» книгам...
Не дай Бог повториться расколу. Как научиться нам голубиной кротости и змииной мудрости? Как пройти царским, срединным путем, не шарахаясь в стороны, не ломая созданного с таким трудом? Четыре поколения, выросшие в полном отрыве от настоящей церковности, сделали свое дело. Наше современное «православие по самоучителю» превратило многих из нас в членов очередной партии — партии людей, разделяющих христианские принципы. Но жить по Христовым заповедям мы так и не научились. Мы принесли в Церковь греховную стихию мира с ее страстями и нестроениями. И вместо того, чтобы избавиться от греха, припудриваем его и накладываем на него румяна. Нам, проведшим восемьдесят лет в состоянии гражданской войны, которая лишь меняла форму, но оставалась все той же по сути, люб образ разбойника благоразумного, но ведем мы себя, как его неблагоразумный подельник. Даже благочестивые порывы мы облекаем в неприемлемые формы, которые угрожают бытию и целостности Церкви.
Здесь, в монастыре, где сам воздух иной, нежели в окружающем нас мире, страшно видеть, как земная половина Церкви утрачивает способность слышать свою небесную составляющую.
«Вси труждающиеся и обремененные», услыхавшие кроткий глас Христов и пришедшие к Нему, рискуют попасть к пастырю, которому так и остались неведомыми слова о том, что «бремя Мое легко есть». И он такое наложит бремя, от которого не только спину, но и душу можно сломать.
Я вспомнил моего приятеля-священника, который приехал в один монастырь и хотел послужить. Ему не дали братского целования, не спросили, откуда он. Первым и единственным вопросом было: «ИНН принял?»
ИНН стал символом веры. Он разделил братию на враждующие группировки и для врагов Церкви стал настоящим подарком. Теперь остается лишь найти Большого Гапона, который объединил бы всех многочисленных малых «гапонят» и повел за собой верующих под видом борьбы с антихристом на сокрушение Церкви.
Возможно, именно по такому сценарию действуют те, кто видят в Церкви главную силу, препятствующую разгрому России. Сектанты свое дело сделали. Урожай, как ни прискорбно для инициаторов, невелик. Рассчитывали на большее. Церковь в борьбе с сектами только окрепла. Похоже, теперь решили ударить в самое сердце — по тем, кто готов идти за Христом до конца.
Господи, да где еще найдешь людей, готовых бежать из городов, чтобы спасти душу. Расскажи французу или американцу о том, что у нас происходит, так ведь не поймут. И православные, живущие на Западе, где ИНН и пластиковые карточки давно в ходу, не поймут. Иоанну Шанхайскому они не помешали стать святым...
Так что же делать? Как вернуть монастырям истинное предназначение — школы благочестия и молитвенных подвигов?
Я взглянул на часы. Шел третий час. Сергей Петрович и не думал спать.
— Глупо, ужасно все это глупо. Своими действиями они приведут к тому, чего боятся. Нет ИНН — значит, враг нового мирового порядка. А подать его сюда! И если монастыри окончательно превратятся в ревкомы, то власти со спокойной совестью их закроют. И начнутся те самые гонения, о которых они пророчат... А то, что раскалывают Церковь умышленно,
совершенно очевидно. Маргинал-либералы стали в последнее время еще активнее кусаться, а великий интеллектуал Гордон чуть ли не в каждой второй своей передаче так или иначе бодает священноначалие и твердит о необходимости «очистительного раскола». А монахи, вместо того чтобы денно и нощно молиться, подыгрывают провокаторам... Что-то, брат, будет...
Сергей Петрович громко протяжно зевнул и затих. Проснулся я от топота в коридоре. Сосед тихо похрапывал. Я не стал его будить. Оделся не зажигая света и вышел во двор.
Мороз к утру усилился. Снег громко скрипел под ногами. Небо было безлунным, в сплошных росчерках тонких облачков. В просветах между ними неярко мерцали звезды. По дорожке от ворот в сторону храма двигались темные силуэты. Быстро пробежали барышни легкой семенящей пробежкой. Переваливаясь с боку на бок, шли старушки в теплых платках и длиннополых пальто. Быстро, по-военному прошел молодой монах, придерживая рукой мантию. Высокая женщина тащила за руку двух малышей. Кто-то шел из гостиницы, стоявшей неподалеку от монастыря, а кто-то прошел несколько километров из соседних деревень.
Над боковой башней застыл флюгер в виде ангела с трубой. Казалось, он летел по ночному небу, чтобы протрубить о начале Страшного Суда, но увидев толпу богомольцев, спешащих в храм по двадцатиградусному морозу, замер от удивления. Оказывается, есть еще на Руси молитвенники. А пока они не перевелись, можно повременить со страшной вестью и полюбоваться прекрасными церквями, радуясь тому, что в них идет служба.
В храме было уже многолюдно, но света не зажигали. Горела лишь одна лампа у свечного ящика. Я подал записки, купил свечи и стал пробираться к иконе Казанской Божией Матери. Поставив свечу, я стал в ее свете читать правило. Но сосредоточиться на словах молитв никак не мог. За спиной кто-то ходил взад-вперед, звонко цокая подковами. Я оглянулся и увидел молодого монаха в яловых армейских сапогах. Он шушукался с братией, потом взял аналой и понес его на середину храма. Проходя мимо, он взглянул на меня быстрым цепким взглядом.
«Наверно, это один из активистов-иэнэнщиков», — подумал я. Раньше я не замечал в этом монастыре монахов со звонкими подковами. Но, видно, наступили новые времена и воины Христовы уподобились армейским людям, чтобы всем показать и самим не забыть, что идет великая духовная битва. Я заметил еще нескольких бравых молодых людей в подрясниках, а потом невольно залюбовался монахом, читавшим часы. Он был высок, худ, с лицом аскетическим и вдохновенным. Это было лицо нестеров- ской России — России, сбросившей звероподобный зрак воинствующего безбожника и всеми силами пытающейся не позволить натянуть на себя лукавую личину лавочника и менялы.