Дора опять взглянула на родословное дерево. От Юстины Рухаровой тянулись последние две веточки — к ее дочерям Сурмене и Ирене Идесовой.
Прямо под ними стояло ее, Дорино, имя. А с ней-то самой как быть?
Она бы покривила душой, если бы сказала, что всегда знала свое место в этой длинной, через века протянувшейся цепи имен и фамилий. Кто-то мог бы назвать ее последним прямым потомком житковских ведуний. Но это не так. В ней, Доре, не дремлет ничего из того, чем прославились женщины их рода, она не разбирается в травах, не умеет врачевать, не видит будущее. Сурмена не сделала ее своей наследницей и не научила тому, что умела сама. Поэтому Дора была другой, недоверчивой и переполненной подозрительными вопросами, услышанными ею внизу, в Грозенкове. Так что позднее ей пришлось в одиночку упорно отыскивать свою роль во всем этом. Долгие годы она ничего не знала и блуждала в темноте. Но потом, со временем, сны указали ей путь.
Это началось, когда как-то под утро она проснулась, все еще слыша в голове крик Катержины Сганелки. Дора смотрела на потолок темной комнаты и мучительно размышляла о том, почему взбудораженная фантазия не дает нормально выспаться именно ей. И, разбираясь в своих мыслях, она вдруг поняла, что для простых фантазий в ее снах слишком уж много деталей и что она слишком уж точно чувствует, что именно переживали люди, умершие несколько веков назад. И тогда она впервые задалась вопросом — а обычные ли это сны? Может, ее терзает не буйное воображение, а крохотные остатки того знания, которым владели ее предшественницы, осколки дара ведуний? Что, если внутри нее вибрирует их общее наследие, общее знание, переданное ей сквозь столетия от Катержины Сганелки — через Сурмену, через мать? И в тот миг, когда она подумала об этом, ей показалось, что она подобрала ключ к давно запертой двери. Стоило этой двери открыться, как Дора осознала свою истинную роль и поняла, что именно от нее требуется и какой вклад она может внести. Она единственная стоит на границе между этими двумя столь различными мирами — да, одной ногой в науке, но вместе с тем ощущая прочную связь с самой сердцевиной жизни ведуний. Ее задача, сказала она себе, выяснить судьбы всех женщин их рода, извлечь их истории из тьмы прошлого, а главное — поведать миру о их необычайном искусстве, которое недруги пытались веками стереть с лица Копаниц. Это она должна позаботиться о том, чтобы их наследие не пропало.
Той ночью ей неимоверно полегчало. Отныне она знала, что ее имя недаром стоит в конце родословной.
Дора снова вгляделась в раскинувшуюся сеть ниточек, ведущих к разным именам.
Эта генеалогическая драгоценность была Дориным секретом. До сих пор ее не видел никто, кроме нее.
Вначале она работала над родословной, потому что хотела использовать ее в дипломе, но потом, всматриваясь в свое имя, сиротливо торчащее на последней строчке, отказалась от этой затеи. Она решила так не только потому, что не захотела прилюдно стирать семейное грязное белье, но в основном потому, что опасалась, как бы против ее работы не были выдвинуты обвинения в личной заинтересованности и предвзятости, а аттестационная комиссия вполне могла пойти на это.
Она была уверена, что поступила правильно, оставив свою тайну при себе.
От размышлений ее отвлек официант. Она кивнула в ответ на его вежливый вопрос, заказав очередную рюмку. Только сейчас она поняла, как сильно болят у нее глаза от долгого чтения и от света дисплея. Дора устало помассировала веки.
Подняв взгляд, она заметила, что из другого угла зала на нее внимательно смотрит какой-то мужчина. Сначала его пристальный взгляд напутал Дору, но затем уголки ее губ растянула застенчивая улыбка.