Великий князь поднялся с постели в полдень. Екатерина, уже позавтракав, вышла с фрейлинами на поклон к императрице Елизавете Петровне. Через час, когда она вернулась в свои покои, Петр Федорович весело вбежал к ней с коробкой, перевязанной бархатной лентой. Се был его свадебный подарок – драгоценный комплект сапфировых украшений. Великий князь всенепременно хотел, дабы сегодня же на балу его законная жена надела именно сей гарнитур. Екатерина не могла долго держать обиду: ввечеру на балу на ней сияли новые драгоценности.
Свадебные празднества продолжались. Один из последних маскерадов особенно запомнился юной Великой княгине. Он целиком выстроен был на исполнении четырех кадрилей. Сие означало, что четыре группы гостей, по двенадцать пар каждая, в пестрых платьях танцевали в той части зала, кою заранее отвели для каждой из групп. Кадрили не могут смешиваться, о чем танцоров предупреждали при входе в зал. Каждая кадриль отличалась от других цветом бальных туалетов, тоже определенным заранее. Первую группу танцующих возглавлял Великий князь Петр Федорович; цвет сей группы был розовый и серебряный. Вторую кадриль открывала Екатерина Алексеевна с знаменитым маршалом Ласси, героем недавней войны, их цвета – белый и золотой. Во главе третьей группы шествовала мать Великой княгини – герцогиня Иоганна-Елизавета в бледно-голубом с серебром. Четвертая кадриль – дяди Екатерины Алексеевны, Адольфа-Фридриха Голштейн-Готторпского, епископа Любекского – в желтом с серебром. На сем карневале Екатерине пришлось танцевать поочередно с тремя рослыми красавцами Чернышевыми. Двое из них, Иван и Захар, были родными братьями. Как же хороши, умны и веселы были они! Все они оказывали ей знаки внимания. Так бы и осталась навек в их компании!
Заключительной частью празднества, как и всегда в подобных случаях, стали вечерние фейерверки и иллюминации, являвшие собой подлинное искусство, почти театральное действо: искусные пиротехники и инженеры из разноцветных и белых огней создали несчетное число движущихся разнообразных фигур и аллегорий. Оные небесные картины сопровождали музыка, салюты и иллюминация; зрелище они представляли собой совершенно невероятное, почти сказочное. Обыкновенно Андрей Чернышев, как близкий друг Великого князя, находился с ним рядом, но на сей раз совсем близко к Великокняжеской чете оказались и братья Захар с Петром. Все пятеро, задрав головы, комментировали каждый выстрел фейерверка необычайно живо и смешно. От смеха Великий князь Петр Федорович хватался за живот, прыгал на месте, хватал всех за руки, обнимал и радостно выкрикивал свои восторги. Екатерина держалась, как положено Ея Императорскому Высочеству.
Захар Чернышев паче смотрел не на небо, а на нее.
Через месяц, едва утихли торжества по поводу бракосочетания, Екатерине пришлось распрощаться с матерью. Герцогиня Иоганна-Елизавета, собравшись к отъезду, вышла из своих покоев. Нос у нее распух, глаза покраснели. Прощаясь с императрицей, она со слезами бросилась к ее ногам:
– Я умоляю вас, Ваше Величество, простить причиненные мною неприятности.
Елизавета Петровна немного отстранилась, поправила платье там, где касались его руки герцогини, и сказала надменно:
– Что уж об оном теперь, герцогиня, говорить? Раньше надо было проявлять благоразумие. Нынче-то уж поздно просить. Поднимайтесь. Отправляйтесь домой. Дай Бог вам счастливо добраться в родной дом! Вас, поди, там заждались.
Иоганна не успела еще подняться, как Елизавета твердой поступью направилась к своему экипажу, шурша тяжелым платьем.
Сердце Великой княгини Екатерины сжалось. Она заплакала, обнявшись с матерью на прощанье: сколь бы вздорным характером та не обладала, но она была здесь единственным родным человеком и все-таки по-своему любила дочь. Экипаж удалялся все дальше, а сердце Екатерины щемило все сильнее, лицо побледнело, ноги отяжелели. С головной болью, с чувством покинутости и отчаяния она улеглась в кровать и оставалась там до самого вечера, все же поднявшись к ужину – понеже не желала огорчать императрицу. Но, как оказалось, не закончились на сем печали Великой Княгини. В довершение ко всему, после ужина, уже стоя на пороге, императрица сообщила, что по желанию ее матери фрейлина Мария Жукова удалена со двора, так как герцогиня сочла ее недостойной внимания дочери. Екатерина опешила: Mutter не могла такого сказать, понеже никогда не разговаривала с оной девушкой – Жукова говорила токмо на русском языке, коего Mutter не понимала. В чем же дело? Почему отстранили девушку, единственной виной коей можно было счесть особливое к ней отношение самой Екатерины? Ужели доложили об оном императрице, а той сие не понравилось? Ужели государыня приревновала и поелику учинила сию расправу? Ужели ей хотелось, дабы невестка любила токмо ее, Елизавету, ее племянника и боле никого? Великая княгиня плакала: с кем она оставалась, кому она сможет доверять в новой своей жизни? Хотелось понимания, любви, счастья. Будет ли сие в ее судьбе? Но нет, наперекор всему она станет счастливой! По крайней мере, она упорно будет делать для оного все, буквально стиснув зубы, шаг за шагом, терпеливо и настойчиво.