Эта точка зрения, только выраженная в менее торжественном стиле, была широко распространена среди наблюдателей того времени, хотя более поздние историки нашли ее более трудной для понимания. Потому что хотя циклы производственной активности, определяющие основной ритм капиталистической экономики, несомненно, породили несколько острых всплесков депрессии в период с 1873 года и до середины 1890-х годов, все же мировое производство было далеко от стагнации и продолжало резко расти. В период 1870–1896 годов выплавка чугуна в пяти ведущих странах выросла более чем вдвое (с 11 до 23 млн тонн); выплавка стали (ставшая самым удобным показателем индустриализации в целом) увеличилась в 20 раз (с 0,5 млн тонн до 11 млн тонн). Международная торговля тоже продолжала уверенно расти, хотя и не столь головокружительными темпами, как раньше. Это были те самые десятилетия, когда промышленное производство в Америке и в Германии двинулось вперед гигантскими шагами и промышленная революция захватила новые страны, такие как Швеция и Россия. Несколько заморских стран, недавно вовлеченных в орбиту мировой экономики, переживали невиданный ранее бурный рост, приведший затем к международному финансовому кризису, очень похожему на кризис 1980-х годов, особенно потому, что названия стран-должников были почти те же самые. Иностранные капиталовложения в странах Латинской Америки достигли в 1880-е годы головокружительных высот, поскольку общая длина аргентинской сети железных дорог удвоилась за 5 лет, а ежегодный приток иммигрантов в Аргентину и Бразилию достиг 200 тысяч человек. Можно ли период столь впечатляющего роста производства называть «Великой депрессией»?
Историки сильно сомневаются в этом, зато у современников сомнений не было — но почему? Неужели все эти умные, хорошо информированные и деятельные люди — англичане, французы, немцы, американцы — стали объектом всеобщего заблуждения? Было бы абсурдным допустить такую возможность, даже принимая во внимание несколько апокалиптический тон некоторых газетных комментариев, которые могли показаться излишне трагичными уже в то время. Отнюдь не все «вдумчивые и консервативные умы» разделяли предчувствия мистера Уэллса по поводу растущей угрозы жестокого нападения на всю существующую общественную систему со стороны несметных орд внутренних варваров или внешних захватчиков, способных уничтожить саму человеческую цивилизацию{28}. Были и такие люди — в первую очередь растущие массы социалистов, которые с нетерпением ожидали крушения капитализма, находясь под впечатлением непреодолимых внутренних противоречий того времени, обнажившихся и обострившихся в годы депрессии. Пессимизм, зазвучавший в литературе и в философии в 1880-е годы (см. гл. 4 и 10), вряд ли можно понять, если не принимать во внимание это предчувствие всеобщего экономического, а следовательно, и социального упадка.
Что же касается экономистов и деловых людей, то их волновали, в первую очередь, более прозаические вещи: длительное падение цен, уменьшение делового интереса и падение прибылей; это отметил в 1888 г. Альфред Маршалл, будущий пророк и провозвестник экономической теории{29}. Короче говоря, после достаточно сильного кризиса 1870-х годов предметом обсуждения стало уже не само промышленное производство, а степень его прибыльности («Век Капитала», гл. 2).
Наиболее заметной жертвой падения прибылей стало сельское хозяйство, поскольку некоторые его отрасли очень глубоко пострадали от кризиса; притом это такая часть экономики, неполадки в которой сразу оборачиваются неприятностями в социальной сфере и в политике. Надо сказать, что в предыдущие десятилетия продукция сельского хозяйства чрезвычайно выросла и наводнила рынки всего мира, которые до этого были защищены от массированного иностранного проникновения высокими транспортными расходами. В результате упали цены, и последствия этого оказались драматическими как для сельского хозяйства европейских стран, так и для экономики заморских территорий, опиравшейся на экспорт аграрной продукции. Так, в 1894 году цена на пшеницу составляла всего лишь чуть больше трети цены 1867 года, что дало великолепные возможности скупщикам зерна, но явилось сущим несчастьем для фермеров и сельскохозяйственных рабочих, которых было еще много: от 40 до 50 % трудящейся части мужского населения промышленных стран (кроме Британии), а в других странах — и до 90 %. В некоторых регионах положение усугубилось из-за заражения виноградников филлоксерой[8], случившегося после 1872 года, в результате чего производство вина во Франции упало на две трети в период 1875–1889 годов. Десятилетия депрессии принесли немало бед фермерам всех стран, связанных с мировым рынком товаров. Все это вызвало ответные действия работников сельского хозяйства, принимавшие разные формы, в зависимости от уровня благосостояния и политического устройства разных стран — от предвыборной агитации до прямых мятежей, и привело к голоду в таких странах, как Россия, где в 1891–1892 гг. немало людей умерло от недоедания. В Соединенных Штатах в 1890-е годы выросло движение популизма, особенно укоренившееся в «зерновых» штатах: в Канзасе и в Небраске. Крестьянские бунты и волнения произошли в 1879–1894 гг. в Ирландии, Испании, Румынии и на Сицилии. Страны, не обеспокоенные судьбой крестьянства, поскольку оно у них давно исчезло (как в Британии), могли позволить себе сокращение производства сельскохозяйственной продукции; так, производство пшеницы в Британии в период 1875–1895 годов сократилось на две трети. Другие страны, например, Дания, модернизировали свое сельское хозяйство, переключившись на животноводство как на более прибыльную отрасль. Правительства Германии и Франции пошли по пути увеличения таможенных тарифов, что позволило удерживать цены на приемлемом уровне.
8
филлоксера. — насекомое подотр. тлей. Сосет только на виноградной лозе, доводя растение до гибели. Родина филлоксеры — США.