Другие зависимые страны, где не было «капитализма белых поселенцев», не смогли добиться такого преуспевания. Их экономика строилась на эксплуатации природных и трудовых ресурсов (т. е. рабочей силы коренного населения, мало стоившей и дешево продававшейся). Тем не менее олигархии землевладельцев и компрадорской буржуазии (местной или импортированной из Европы, или той и другой), вместе с правительствами (там, где они существовали) получали выгоды от экспансии развитых стран в их регионы, до тех пор пока ее не прервал недолгий, но местами очень сильный (как в Аргентине в 1890-х годах) кризис, вызванный окончанием очередного цикла развития производства, чрезмерной спекуляцией, войной и трудностями послевоенного времени. И хотя первая мировая война нарушила некоторые из этих рынков, все же зависимые страны остались в стороне от нее. С их точки зрения, эра империй, начавшаяся в конце XIX века, длилась до наступления Великого кризиса 1929–1933 годов. Как бы то ни было, но в рассматриваемый период они становились все более уязвимыми, поскольку их благосостояние все сильнее зависело от цен на кофе (который к 1914 году уже обеспечивал 58 % стоимости всего экспорта Бразилии и 53 % экспорта Колумбии), на каучук и на олово; на какао, на мясо, на шерсть. Вплоть до резкого падения цен на профилирующие продукты во время кризиса 1929 года, эта уязвимость не имела большого значения, ввиду неограниченного роста экспорта и кредитов. Напротив, до 1914 года (как мы уже видели) условия торговли были как никогда благоприятными для стран — производителей профилирующих товаров.
Все же растущее экономическое значение этих стран для мировой экономики не объясняет, почему, помимо всего прочего, ведущие промышленные страны вдруг захотели поделить мир на колонии и сферы влияния. Анализ империализма, выполненный его критиками, приводит различные причины, объясняющие это явление{55}. Наиболее знакомые из них: стремление капитала к более выгодным вложениям, чем у себя на родине, — и стремление застраховать капиталовложения от иностранных соперников, — являются и наименее убедительными. Пока экспорт капиталов из Британии в последней трети XIX века вырастал до громадных размеров, а доходы от капиталовложений имели существенное значение для платежного баланса страны, было бы естественным связывать «новый империализм» с экспортом капиталов, как это делал Дж. А. Хобсон. На самом же деле никто не отрицал, что фактически лишь очень малая часть этого полновесного потока инвестиций пошла в колонии; так, большая часть британских капиталовложений за рубежом попала в быстро развивавшиеся страны с белым населением, вскоре превратившиеся в практически независимые доминионы (Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка), или в так называемые «почетные доминионы», такие как Аргентина и Уругвай, не говоря о США. К тому же основная часть капиталовложений (76 % в 1913 г.) имела вид государственных кредитов на строительство железных дорог и коммунальных предприятий, которые, конечно, приносили большую прибыль, чем кредиты на погашение государственного долга (в среднем 5 % по сравнению с 3 %), но точно так же были менее прибыльными (конечно, не для самих банкиров — организаторов вложений), чем капиталовложения в отечественную промышленность. Считалось, что такие вложения более надежны, чем высокодоходные инвестиции. Конечно, инвесторы могли решиться на крайние меры для защиты своих капиталовложений. Например, основной причиной разразившейся англо-бурской войны[16] было южноафриканское золото, что бы там ни говорили об идеологических разногласиях.
16
«Разразившейся англо-бурской войны». — Англо-бурская война началась в 1899 г.