Выбрать главу

Почему они были националистами и насколько глубоко они были националистами, мы обсудим ниже. Существенным здесь является то, что типичной «неисторической» или «полуисторической» нацией являлась также малая нация, и это поставило национализм девятнадцатого века перед дилеммой, которую редко признавали. Для сторонников «нации-государства» оно означало не только то, что должно было быть национальным, но также и то, что оно должно было быть «прогрессивным», то есть способным к развитию жизнеспособной экономики, технологии, государственной организации и вооруженных сил, то есть что оно должно быть по крайней мере довольно большим. Оно должно было стать, фактически, «натуральной» единицей развития современного, либерального, прогрессивного, и de facto буржуазного общества. «Объединение» так же как и «независимость» было его принципом, и там, где не существовало ни одного исторического аргумента для объединения — как, например, в Италии и Германии, — оно было, по возможности, сформулировано как программа. Не было ни одного какого бы то ни было свидетельства, что балканские славяне когда-либо рассматривали себя, как части одной и той же нации, но националистские идеологи, появившиеся в первой половине столетия, думали в терминах, «Иллирия» едва более реально чем Шекспир, «югославское» государство, которое должно было объединить сербов, хорватов, словен, боснийцев, македонян и других, которые и до сего дня демонстрируют, что их югославский национализм, говоря помягче, находится в конфликте с их чувствами как хорватов, словен, и т. д.

Наиболее красноречивый и типичный защитник «Европы наций-государств», Джузеппе Мадзини (1805–1872), предложил в 1857 году свою карту идеальной Европы{46}: она включала одиннадцать простых союзов этого вида. Очевидно, что его идея «наций-государств» очень отличалась от идей Вудро Вильсона, который лишь надзирал за постепенным переписыванием европейской карты в соответствии с национальными принципами в Версале в 1919–1920 годах. Его Европа состояла из двадцати шести или (включая Ирландию) двадцати семи суверенных государств, и согласно критериям Вильсона в определенном случае могло появиться еще несколько. Что должно было произойти с малыми нациями? Они четко должны быть объединены, в федерации или каким-либо другим образом, с или без некоторой еще пока неопределенной автономии, в жизнеспособные нации-государства, хотя это, казалось, не соответствовало замечанию Мадзини о том, что человек, который предлагал объединить Швейцарию с Савойей, Немецким Тиролем, Каринтией и Словенией, был едва ли в состоянии критиковать, скажем, Габсбургскую империю за надругательство над национальным принципом.

Самый простейший аргумент для тех, кто, отождествляя нации-государства с прогрессом, должен был отрицать характер «реальных» наций для малых и отсталых народов, или оспаривать, что прогресс должен превратить их в простые провинциальные единицы в пределах больших «реальных» наций, или даже вести к их фактическому исчезновению путем ассимиляции в некотором Kulturvolk (культурном народе). Это не казалось нереальным. В конце концов, вхождение в состав Германии не мешало мекленбуржцам говорить на диалекте, который был ближе к голландскому, чем к верхненемецкому (литературному), и который не смог бы понять ни один баварец, или в подобном же случае лужицким славянам пользоваться (как они поступают до сих пор) в основном немецким языком. Существование бретонцев, а также отчасти басков, каталонцев и фламандцев, не говоря уже о тех, кто говорит на провансальском и лангедокском диалектах, казалось совершенно совместимым с существованием французской нации, частью которой они были, а жители Эльзаса создали проблему только потому, что другое большое нация-государство — Германия — спорило об их национальной принадлежности. Кроме того, имели место примеры таких малых языковых групп, образованная элита которых без сожаления ожидала исчезновения их языка. Множество валлийцев в середине девятнадцатого столетия должны были покориться этому, и некоторые приветствовали ассимиляцию как средство облегчения проникновения прогресса в отсталый регион.