Валентин крался по параллельной тропке меж редеющими елками. Догадка подтвердилась, однако удовлетворения не возникало — сковывал психологический шок, попросту, по-житейски: ну кто бы мог подумать?.. Сейчас не думать надо, а исхитриться изъять оружие.
Между тем каменные «дворцы» надвигались, они вошли в нежилое местечко — ни село, ни город. Валентин с самого начала попал в такт скрипящим шагам, а «дракончик» ни разу не оглянулся. Наконец подошли к дому Казанского, тот вошел в калитку, «сыщик», уже не скрываясь, бросился за ним, набросился, скрутил руки — упал и покатился по снегу седой парик, как отрубленная голова, — но противник вывернулся ужом, отскочил к крыльцу.
— А, это вы! — крикнул, вглядываясь, и выхватил из кармана пистолет.
Валентин, в свою очередь, наставил на него газовый, в горячке понадеясь «на авось».
Раздался выстрел, «сыщик» метнулся за ограду. Пауза. Голос — тот самый, искаженный, нечеловеческий:
— Что ж вы не стреляете?
— Нам надо поговорить. Может, договоримся?
— Вряд ли. А поговорить… что ж, можно напоследок. Прошу!
Дверь распахнулась. Валентин прошел по двору под прицелом, на крыльцо (дуло уперлось в спину), в ту комнату, почему-то (машинально) зажег ту свечу от зажигалки. Мрак слегка отступил в углы и каминный зев; изломанные тени «сыщика» и убийцы взметнулись по полу, по стенам, потолку и наконец замерли — каждая в своем уголке.
— Ну, говорите. Я вас слушаю.
— Мне хотелось бы послушать вас.
«Дракончик» поиграл пистолетом Макарова в руке.
— Какое вам, собственно, дело до меня? Вы же человек посторонний, помню вас на бульваре.
— А я вас не заметил, хотя почувствовал ее страх. Она со мной заговорила.
— Я с ними, с подонками, рассчитался.
— Вы убили троих…
— Разве троих?
— Дашу не добили. Рука дрогнула?
— Не помню. Может быть.
— А врага своего помните?
— Говорю же: всех своих врагов я… Вы остались.
— А «дракончик»? Сдается мне, что вы говорили костюмеру про себя самого, Алексей Васильевич.
Он засмеялся, однако карие, почти черные, глаза, напротив, озаренные Классическим светом, не выражали никаких чувств — пустые провалы глазниц.
— Ну, тогда я пошутил. Я еще не знал, на что способен.
— Вы не побоялись прийти на его погребение.
— Я ничего не боюсь, — ответил Алеша высокомерно.
— Марина вас узнала на кладбище.
— Она — предатель.
— Но она не могла сжечь труп, потому что попала в больницу. Кстати, из-за вас.
— После похорон!
— Нет — до. Ее отпустили на похороны мужа. Марина была вашей верной союзницей. Только уже в агонии попыталась сказать, назвать… «…убил Алешу» — послышалось мне, ведь накануне я присутствовал на ваших сороковинах. «Меня убил Алеша», — вот что, должно быть, она пыталась выговорить.
— Да черт с вами со всеми! — Алеша поднял пистолет.
— Я ведь могу опередить вас. — Валентин все надеялся, что в потемках его оружие можно принять за убойное. А парализовать противника не надеялся — у того прямо звериные реакции… Так рационально оправдывал игрок свою иррациональную жажду риска, наслаждение «ходить по краю»: кто кого!
Тот спросил хладнокровно:
— Кто вы такой?
— Игрок. Заинтересовался этим делом из спортивного интереса. Вы обещали рассказать.
— Обещал? — Он взглянул странно — застывший, заторможенный взгляд, и «сыщик» понял, что Алеша, «нищий идеалист», «прекраснодушный провинциал», был явно на грани (или уже перешел грань) душевного раздвоения.
— Преступления настолько необычны, — сыграем на тщеславных струнах, — что вы просто обязаны…
— Да, высказаться надо. Но фрагменты этого спектакля как-то мешаются в голове.
— Я вам помогу.
— Но при одном условии. После моей исповеди один из нас отсюда живым не уйдет.
— Согласен. Двадцать восьмого ноября в театр позвонил ваш старый друг: Марочка и «дракончик» отбывают вечером в Америку. Вы выпили с костюмером коньяку в буфете, и гардеробщик заметил ваши метания в вестибюле. Вы уехали на Смоляную без верхней одежды?
— Непредумышленно, в припадке бешенства. Она смела все отрицать, но когда я обозвал свою женушку соответствующим ее поведению словечком, вдруг оскорбилась: «Да, уеду! Он, в отличие от тебя, настоящий мужчина!» Мне казалось, я ее убил.
— Фаянсовой вазой.
— Что под руку подвернулось… Ни пульса как будто, ни дыхания — не разобрался с испугу, тогда я еще трепетал и боялся. Но мне нужен был он! Старого дружка своего я узнал по телефону (да и кто еще на такие трюки способен?), звоню ему домой, Жанна отвечает. А я голос изменил…