Всё так же хороша рассеянная даль,Деревья, почками набухшие на малость,Стоят как пришлые, и вызывает жалостьВчерашней глупостью украшенный миндаль.
Природа своего не узнает лица,А тени страшные – Украины, Кубани…Как в туфлях войлочных голодные крестьянеКалитку стерегут, не трогая кольца.
* * *
Квартира тиха, как бумага,Пустая, без всяких затей,И слышно, как булькает влагаПо трубам внутри батарей,
Имущество в полном порядке,Лягушкой застыл телефон,Видавшие виды манаткиНа улицу просятся вон.
А стены проклятые тонки,И некуда больше бежать,И я как дурак на гребенкеОбязан кому-то играть.
Наглей комсомольской ячейкиИ вузовской песни бойчей,Присевших на школьной скамейкеУчить щебетать палачей.
Пайковые книги читаю,Пеньковые речи ловлюИ грозное баюшки-баюКолхозному баю пою.
Какой-нибудь изобразитель,Чесатель колхозного льна,Чернила и крови смеситель,Достоин такого рожна.
Какой-нибудь честный предатель,Проваренный в чистках, как соль,Жены и детей содержатель —Такую ухлопает моль.
И столько мучительной злостиТаит в себе каждый намек,Как будто вколачивал гвоздиНекрасова здесь молоток.
Давай же с тобой, как на плахе,За семьдесят лет начинать —Тебе, старику и неряхе,Пора сапогами стучать.
И вместо ключа ИпокреныДавнишнего страха струяВорвется в халтурные стеныМосковского злого жилья.
* * *
Мы живем, под собою не чуя страны,Наши речи за десять шагов не слышны,А где хватит на полразговорца,Там припомнят кремлевского горца.Его толстые пальцы, как черви, жирны,И слова, как пудовые гири, верны,Тараканьи смеются усищаИ сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,Он играет услугами полулюдей.Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,Он один лишь бабачит и тычет,Как подкову, дарит за указом указ:Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.Что ни казнь у него – то малина,И широкая грудь осетина.
Восьмистишия
1
Люблю появление ткани,Когда после двух или трех,А то – четырех задыханийПридет выпрямительный вздох.
И дугами парусных гонокЗеленые формы чертя,Играет пространство спросонок —Не знавшее люльки дитя.
2
Люблю появление ткани,Когда после двух или трех,А то – четырех задыханийПридет выпрямительный вздох.
И так хорошо мне и тяжко,Когда приближается миг,И вдруг дуговая растяжкаЗвучит в бормотаньях моих.
3
О, бабочка, о, мусульманка,В разрезанном саване вся —Жизняночка и умиранка,Такая большая – сия!
С большими усами кусаваУшла с головою в бурнус.О флагом развернутый саван,Сложи свои крылья – боюсь!
4
Шестого чувства крошечный придатокИль ящерицы теменной глазок,Монастыри улиток и створчаток,Мерцающих ресничек говорок.
Недостижимое, как это близко:Ни развязать нельзя, ни посмотреть,Как будто в руку вложена записка —И на нее немедленно ответь…
5
Преодолев затверженность природы,Голуботвердый глаз проник в ее закон:В земной коре юродствуют породыИ, как руда, из груди рвется стон.
И тянется глухой недоразвитокКак бы дорогой, согнутою в рог, —Понять пространства внутренний избыток,И лепестка, и купола залог.
6
Когда, уничтожив набросок,Ты держишь прилежно в умеПериод без тягостных сносок,Единый во внутренней тьме,
И он лишь на собственной тяге,Зажмурившись, держится сам,Он так же отнесся к бумаге,Как купол к пустым небесам.
7
И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме,И Гете, свищущий на вьющейся тропе,И Гамлет, мысливший пугливыми шагами,Считали пульс толпы и верили толпе.
Быть может, прежде губ уже родился шепот,И в бездревесности кружилися листы,И те, кому мы посвящаем опыт,До опыта приобрели черты.
8
И клена зубчатая лапаКупается в круглых углах,И можно из бабочек крапаРисунки слагать на стенах.