В первую неделю ноября по Парижу пронесся слух, что якобинцы готовят восстание населения. Мадам де Сталь отнеслась к этому сообщению достаточно серьезно, чтобы подготовиться к быстрому отъезду в случае вспышки насилия.106 9 ноября (знаменитый восемнадцатый день месяца брюмера) Совет древних, используя свои конституционные полномочия, приказал и себе, и Совету пятисот перенести свои собрания на следующий день в королевский дворец в пригороде Сен-Клу. Расширяя свои конституционные полномочия, он назначил Бонапарта командующим парижским гарнизоном и приказал ему немедленно явиться к Древним в Тюильри и принести присягу. Он пришел в сопровождении шестидесяти офицеров и дал клятву в достаточно общих выражениях, чтобы допустить некоторую свободу последующего толкования: «Мы хотим республику, основанную на свободе, равенстве и священных принципах национального представительства. Мы получим ее, клянусь!»107
Выйдя из зала, он сказал собравшимся войскам: «Армия воссоединилась со мной, а я воссоединился с Легислатурным корпусом». В этот момент некто Ботто, секретарь Барраса, принес Наполеону послание от некогда могущественного Директории с просьбой обеспечить безопасный выезд из Парижа. Голосом, который, как он надеялся, услышат солдаты и мирные жители, Наполеон ошеломил бедного Ботто апострофом, который был почти смертным приговором Директории: «Что вы сделали с этой Францией, которую я оставил вам в ее полном великолепии? Я оставил вам мир, а нашел войну; я оставил вам победы, а нашел поражения! Я оставил вам миллионы из Италии; я нахожу повсюду разорение и несчастье. Что вы сделали со ста тысячами французов, которых я знал, моими товарищами по славе? Они мертвы».
Садисты Наполеона не знали, что некоторые из этих строк он позаимствовал у якобинца из Гренобля; они почувствовали их силу и долго хранили их в памяти как оправдание переворота, который должен был последовать. Затем, опасаясь, что его слова вызовут враждебность Барраса, он отвел Ботто в сторону и заверил его, что его личные чувства по отношению к Директории остались неизменными.108 Он сел на лошадь, осмотрел войска и вернулся к Жозефине, весь трепеща от своего ораторского успеха.
10 ноября генерал Лефевр привел пятьсот человек парижского гарнизона в Сен-Клу и разместил их возле королевского дворца. За ними последовали Наполеон и несколько его любимых офицеров, а за ними — Сьез, Дюко, Талейран, Буррьенн. Они наблюдали, как Совет древних собирался в Марсовой галерее, а Совет пятисот — в прилегающей Оранжерее. Как только Люсьен Бонапарт призвал Пятисотню к порядку, его встретили протестами против присутствия солдат вокруг дворца; раздались возгласы: «Нет диктатуре! Долой диктаторов! Мы, здесь свободные люди; штыки нас не пугают!» Было внесено предложение, чтобы каждый депутат вышел на трибуну и громко повторил свою клятву защищать конституцию. Так и было сделано, и голосование неспешно продолжалось до четырех часов дня.
Древние тоже не торопились, считая, что нужно дождаться предложений от Пятисот. Наполеон, сидевший в соседней комнате, опасался, что, если в ближайшее время не будут приняты решительные меры, его дело будет проиграно. Между Бертье и Буррьеном он пробрался к трибуне Древних и попытался побудить этих стариков к действию. Но он, столь красноречивый в прокламациях и столь решительный в разговорах, был слишком переполнен эмоциями и идеями, чтобы выступить с упорядоченным обращением к законодательному органу. Он говорил отрывисто, резко, почти бессвязно:
Вы находитесь на вулкане!..Позвольте мне говорить со свободой солдата…. Я был спокоен в Париже, когда вы призвали меня исполнить ваш приказ…. Я собрал своих товарищей; мы прилетели к вам на помощь…. Люди покрывают меня клеветой; они говорят о Цезаре, о Кромвеле, о военном правительстве…. Время поджимает; необходимо принять срочные меры…. У Республики нет правительства; остался только Совет древних. Пусть он принимает меры, пусть он говорит; я буду вашим представителем в действии. Давайте спасем свободу! Сохраним равенство!109