Селестина сделала книксен и быстро ушла. Розина собиралась сказать что-то Тони, но ее прервал вопль, донесшийся из овальной комнаты. Они повернулись и увидели, как сенатор Бонкомпаньи налетел на высокую пальму, росшую в кадке из голубого фарфора. Сенатор повалился на спину и радостно икал, уставившись в потолок. Розина нахмурилась.
— Сенатор, как всегда, перебрал. Хотя человек, состоящий в родстве с половиной римской знати, должен, казалось бы, уметь пить шампанское.
Она приказала бармену помочь сенатору подняться на ноги. Между тем Тони разглядывал редкой красоты девушку в белом платье, которую Селестина вывела из комнаты номер три.
— Это Йоланда, — шепнул Фаусто, — лучшая проститутка в этом борделе. Она тебе нравится?
Тони, пораженный ее красотой, кивнул. Спустившись вниз, девушка подошла к ним.
— Это Йоланда, — сказала Розина. — Йоланда, дорогая, это брат Фаусто — Тони.
— Он у нас девственник, — предупредил Фаусто. — Доставь ему счастье…
Проститутку Анджелину привели в восторг сильное молодое тело Фаусто и его юная страсть, которая была упоительно грубой по сравнению с неуклюжей суетливостью большинства ее клиентов среднего возраста. Даже запах его пота нравился ей. Она обхватила ногами его талию, ощущая острое мучительное желание. Когда все кончилось, она сказала:
— Неправильно получать деньги за такое наслаждение.
Фаусто рассмеялся и оделся. Около двери прислушался, но ничего не услышал. Он оперся на перила балюстрады и стал ждать. Пианист внизу начал наигрывать мелодию «Кленовый лист». Спустя десять минут дверь открылась, и Тони вышел на галерею. Его лицо было бледнее обычного.
— Ну? — спросил Фаусто. — Тебе понравилось?
Тони не сказал ни слова. Он пошел вниз по ступеням, Фаусто последовал за ним. Когда они вышли на улицу и взяли велосипеды, Фаусто не выдержал.
— У тебя должна быть хоть какая-то реакция! — выпалил он.
— Что, по-твоему, я должен сказать? — рассердился Тони. — Да, мне понравилось это! Теперь тебе стало легче?
— Хочешь прийти сюда еще раз завтра вечером?
Тони не ответил. Он сел на велосипед и поехал к дому.
На следующее утро он объявил матери, что решил принять сан священника.
Глава 20
Лорна и Барбара Декстер, пятнадцати и тринадцати лет соответственно, стояли в дверях танцевального зала и наблюдали за танцующими с нескрываемым любопытством, свойственным юности. Люсиль преуспела в своих планах: ее городской дом на перекрестке Семьдесят третьей улицы и Пятой авеню стал достопримечательностью, а ее званые вечера вошли в моду. Правда, реализуя свои планы, она потратила буквально миллионы, но приобретения были значительными. Вкус у нее был безошибочный, а обстановка в доме первоклассная. На стенах танцевального зала, освещенного великолепной хрустальной люстрой, висели портреты графа и графини Дерби в полный рост кисти Лоренса[45], что давало танцующим возможность ощутить себя почти что накоротке с досточтимой английской аристократкой. Но среди танцующих можно было увидеть и здравствующих титулованных особ, включая двух виконтов и целую россыпь баронетов. Люсиль, может, и была выскочкой, но умела добиваться своего.
— Обладает ли отец привилегией убедиться в том, что уроки танцев, за которые он платит, приносят свои плоды?
Лорна улыбнулась, увидев отца:
— Я так надеялась, что кто-нибудь пригласит меня!
— Ты же знаешь, что ты неофициальная гостья. А кроме того, ты должна сейчас делать уроки.
— О, папочка, я уже сделала их.
Они закружились в вальсе, смешавшись с толпой. Оба выглядели чудесно: Лорна в своем белом платье и стройный Виктор с висками, тронутыми сединой.
— Ты очень красивая, Лорни, — назвал он ее домашним уменьшительным именем.
— Спасибо, папа! Ты считаешь, я смогу разбивать сердца?
— Без сомнения. У тебя будет возможность проверить свое очарование на твоих римских кузенах в следующем месяце.
Ее глаза сверкнули.
— Мы едем в Рим?
— Да. Мой брат и княгиня Сильвия женятся. Наконец-то.
Лорна хихикнула:
— Дядя Франко, наверное, ужасно безнравственный. Не могу дождаться, когда увижу его. Я думаю, это просто отлично, когда в семье есть кто-то безнравственный. Мы все едем в Рим?
— Да.
— И мама тоже?
— Да.
Она помолчала секунду. Потом робко спросила: