— Это он! — воскликнула она, показывая на высокого мужчину в элегантном длинном приталенном пальто и шелковой шляпе.
Рядом с ним стояла княгиня Сильвия, выглядевшая величественно в своей огромной шляпе, окутанной белым шифоном, развевающимся на прохладном ветру первых дней декабря.
— Ты посмотри на княгиню Сильвию! Какая великолепная женщина! — продолжала Люсиль, когда заскрипели тормоза и поезд наконец остановился.
— Это кузен Фаусто? — спросила Лорна. — Он же обалденно красивый!
— Лорна, не употребляй дешевый сленг, — наставительно сказала ее мать. — Кроме того, это может быть и Антонио, его брат-близнец.
— Он тоже обалденный, — ахнула Барбара, — они все обалденные! Мне уже нравится Италия!
Когда Виктор сошел на перрон, Франко кинулся к нему с распростертыми объятиями, восклицая взволнованно:
— Витторио, mio fratello[46]!
Виктор осознал, что вот уже многие годы никто не называл его Витторио. «Время, — подумал он. — Мы все — пленники времени».
И вот они уже обнимали друг друга, целовались и плакали. «Все это выглядит так по-итальянски!» — думала Люсиль, глядя на них.
— Ты несчастлив, или я не прав? — спросил Франко спустя шесть дней.
Они вместе с Виктором сидели в саду палаццо дель Аква и курили послеобеденные сигары. Дни после приезда Виктора были заполнены прогулками по городу, зваными ужинами, балами и приемами.
Весь Рим, казалось, лез из кожи вон, чтобы сделать приятное брату синьора Спада. Римские газеты провозглашали историю успеха Виктора в Америке «торжеством итальянского национального характера», хотя «Либерта» хранила молчание по этому поводу (из скромности, а может, из приверженности к социалистическим взглядам). Виктора позабавила не только крошечная фигурка короля Виктора Эммануила (тот был вынужден использовать лесенку, чтобы сесть на лошадь), но и почтительное выражение лица Люсиль в присутствии королевской семьи. Это было захватывающее и изматывающее времяпрепровождение, и Виктор получал такое удовольствие от всего этого, что вопрос брата застал его врасплох.
— Несчастлив? Конечно, я счастлив, Франко.
— Тогда почему же ты не разговариваешь с женой?
Виктор посмотрел на звезды на ясном зимнем небе.
— Наверное, у нас не очень много тем для разговора. А когда они появляются, мы начинаем кричать.
— Я подумал, что у вас не все гладко в отношениях. Ты больше не любишь ее?
— Не знаю. Когда-то я любил ее так сильно, что не могу поверить в то, что между нами все кончено. Увидев ее впервые, Франко, я подумал, что она самая красивая девушка в мире. Она была умна, обаятельна и… — Он вздохнул. — Но сейчас она интересуется только деньгами и титулами. Не знаю, может быть, я тоже изменился.
— У тебя есть другая женщина?
— Да, я очень люблю ее. Но с разводом будут трудности.
— Могу себе представить. Брак! Я всегда думал, что это ловушка. Возьми меня и Сильвию: мы жили вместе восемнадцать лет, и у нас были прекрасные отношения. Конечно, были ссоры, но мы любим друг друга. Завтра мы поженимся, и, возможно, все наши прекрасные отношения полетят к чертовой матери.
— Этого не будет, если ты по-настоящему любишь ее. А по моим наблюдениям, ты ее любишь.
Франко бросил сигару на землю.
— Я люблю Сильвию больше, чем самого себя, — тихо произнес он. — А теперь пойдем к дамам?
— Мне не нравится твоя невестка, — сказала Сильвия час спустя, после того как Декстеры вернулись в гостиницу. — Она жуткий сноб.
— Я знаю. Бедный Виктор. При всех своих успехах он кажется несчастливым. Но дети у них очень милые.
— О, просто прелестные. Думаю, Лорна влюбилась в Фаусто.
Сильвия забралась в широкую кровать в стиле барокко с четырьмя витыми столбиками, поддерживающими изысканный балдахин. Франко лег на постель со своей стороны.
— Женщины неизбежно будут влюбляться в Фаусто, — сказал он. — Ему досталась моя мужская притягательность, а Тони — твой ум.
— Означает ли это, что я не притягательна?
— Совсем не притягательна. Например, если бы я был джентльменом, я бы и не подумал о том, чтобы переспать с тобой накануне свадьбы. Но, как ты знаешь, я не джентльмен. И ты так меня притягиваешь, что я не могу совладать с собой.