Все, от чего им следовало в действительности отказаться, был Ислам; если кто-то не хотел этого — а мало кто хотел, — тогда он оставался подданным, а не гражданином.
Всеобщее презрение «цивилизованных» к «варварам» (в число которых входили и подавляющее большинство бедных рабочих-надомников){164} основывалось на этом чувстве превосходства. Мир среднего класса был открыт для всех. Те, кто не смог войти в него, были людьми, которым не хватало образования, моральных сил или энергии, и оно автоматически проклинало их, или в лучшем случае историческое или расовое наследие постоянно вредило им, или они все-таки извлекали выгоду из своего положения. Период, который закончился почти в середине столетия, явил, таким образом, пример бессердечия не только потому, что нищета, окружавшая средний класс, была такой шокирующей, что богачи учились не замечать ее, чтобы ее ужасы потрясали только заезжих иностранцев (как сегодня поражают ужасы индийских трущоб), но потому, что беднота, как и иностранные «дикари», были и вовсе нелюди. Если ж судьбе было угодно сделать их промышленными рабочими, они были просто массой, которую нужно заставлять проходить правильную дисциплинированную формовку по принуждению, где драконовская фабричная дисциплина будет насаждаться при помощи государства. (Характерно, что современный средний класс уверенно совместил принципы равноправия перед законом и умышленно пристрастные законы о труде, если рассматривать британский закон о хозяине и слуге от 1823 г., по которому рабочие подвергались наказанию заключением в тюрьму за нарушение контракта, а наниматели к мизерным штрафам, если они вообще с них взимались{165}.) Они должны были находиться в состоянии, близком к голоду, потому что иначе они просто не смогли бы работать не будучи подвержены чисто «человеческим» побуждениям. В конце 1830-х гг. наниматели сообщали Вилерме о том, что все делается в интересах самих рабочих и что рабочие должны постоянно проводить время в хлопотах, чтобы показывать своим детям хороший пример, а нищета служит гарантией их хорошего поведения{166}. Таким образом, бедняков было так много, что надо было надеяться, для их собственного блага, что, следуя законам Мальтуса, бедняки вымрут от голода в такой степени, что останется лишь жизнеспособный максимум рабочего населения, иначе per absurdum[167] бедняки создадут собственный контроль за ростом населения путем воздержания от чрезмерного приумножения своего потомства.
Это был хотя и маленький, но шаг к формальному признанию неравенства, как доказывал в своей вступительной лекции в Collège de France в 1853 г. Анри Бодрийар, и это неравенство являлось одним из трех столпов человеческого общества, другие два — собственность и наследование{167}. Иерархическое общество, таким образом, было перестроено на основании формального равенства. Оно буквально утратило то, что делало его в прежние времена терпимым, всеобщее убеждение общества в том, что у людей есть обязанности и права, что достоинство измеряется не только деньгами и что низшие классы имеют право на свою скромную жизнь в том общественном положении, к которому их призвал Господь.
ГЛАВА 11
РАБОЧАЯ БЕДНОТА
Каждый производитель живет на своей фабрике как колониальный плантатор среди своих рабов, один против сотни, и свержение повелителя сродни восстанию в Сан-Доминго… Дикари, являющиеся грозой общества, живут не на Кавказе и не в татарских степях, они в трущобах наших промышленных городов… средний класс должен ясно понимать природу создавшейся ситуации, он должен знать, где он находится.
I
У бедняков буржуазного общества оставалось три возможности, и нельзя уже было укрыться в таком месте, где традиционное общество все еще существовало бы. Они могли стараться стать буржуа, они могли позволить себе на все махнуть рукой, или они могли восставать.
168