Если француза принимают в вашу семью… первое, чем он отплатит за ваши любезности, это займется любовью с вашей женой, если она красива; если нет, то с вашей сестрой, или дочерью, или племянницей… или бабушкой…. Если его обнаружат… он нагло заявит, что его поступок был не более чем простой галантностью, которая во Франции считается неотъемлемой частью хорошего воспитания. 111
Смолетт вернулся в Англию, значительно улучшив свое здоровье. Но в 1768 году его недуги возобновились, и он обратился за лечением в Бат. Воды Бата оказались для него бесполезными, а сырой воздух — опасным; в 1769 году он вернулся в Италию. На вилле близ Ливорно он написал свою последнюю и лучшую книгу «Экспедиция Хамфри Клинкера», которую Теккерей считал «самой смехотворной историей, когда-либо написанной с тех пор, как зародилось доброе искусство написания романов». 112 Это, безусловно, самая приятная и милая из книг Смоллетта, если мы можем смириться с небольшим количеством скатологии. Почти в самом начале мы встречаем доктора Л-на, который рассуждает о «хороших» или «плохих» запахах как о чисто субъективных предрассудках, «ибо каждый, кто притворялся, что его тошнит от запаха чужих выделений, с особым самодовольством нюхал свои собственные; за истинность этого он взывал ко всем присутствующим здесь дамам и господам»; 113 затем следует страница или две еще более едких иллюстраций. Избавившись от этой неприятности, Смоллетт придумывает веселую компанию персонажей, которые своими письмами продвигают повествование вперед самым невероятным и восхитительным образом. Во главе их стоит Мэтью Брамбл, «старый джентльмен» и непобедимый холостяк, который служит голосом Смоллетта. Он отправляется в Бат за здоровьем, но вонь его вод впечатляет больше, чем их целебная сила. Он ненавидит толпы и однажды упал в обморок от их корпоративного запаха. Он не выносит ни загрязненного воздуха Лондона, ни его фальсифицированной пищи:
Хлеб, который я ем в Лондоне, — это пагубная паста, замешанная на меле, квасцах и костяной золе; невкусная на вкус и разрушительная для конституции. Хорошие люди не знают об этой подделке, но предпочитают ее полезному хлебу, потому что он белее…. Таким образом, они жертвуют своим вкусом и здоровьем… а мельник или пекарь вынуждены их отравлять…. Такая же чудовищная испорченность проявляется в их телятине, которую отбеливают путем многократных кровопусканий и других злодейских искусств… так что человек может с таким же комфортом пообедать фрикасе из лайковых перчаток…. Вы вряд ли поверите, что они могут быть настолько безумны, чтобы варить свою зелень с медными полупенсами, чтобы улучшить ее цвет. 114
Поэтому Мэтью спешит вернуться в свое сельское поместье, где он может дышать и есть без риска для жизни. По дороге, после того как история рассказана на четверть, он подбирает бедного, полуголого деревенского парня, Хамфри Клинкера; «его вид свидетельствовал о голоде, а лохмотья, которые он носил, едва ли могли скрыть то, что приличия требуют прикрывать». Этот оборванец предлагает сесть за руль кареты, но когда он садится на высокое сиденье, его старенькие бриджи расходятся, и миссис Табита Брамбл (сестра Мэтью) жалуется, что Хамфри «имел наглость шокировать ее зрение, показывая свою голую заднюю часть». Мэтью одевает мальчика, берет его к себе на службу и терпеливо сносит, даже когда юноша, услышав Джорджа Уайтфилда, становится методистским проповедником.
Другая грань религиозной ситуации проявляется в мистере Эйч-Ти, которого Брамбл встречает в Скарборо и который хвастается тем, что беседовал с Вольтером в Женеве «о нанесении последнего удара по христианскому суеверию». 115 Другой скиталец, капитан Лисмахаго, вступает в историю в Дареме — «высокая, скудная фигура, отвечающая по лошади описанию Дон Кихота, сидящего на Росинанте». Он жил среди североамериканских индейцев и со смаком рассказывает, как эти индейцы поджарили двух французских миссионеров за то, что те утверждали, будто Бог позволил своему сыну «войти в недра женщины и быть казненным как преступник», и за то, что они притворялись, будто могут «умножать Бога ad infinitum с помощью небольшого количества муки и воды». Лисмахаго «много говорил о разуме, философии и противоречии в понятиях; он бросал вызов вечности адского огня и даже бросал такие выпады в сторону бессмертия души, которые немного подпалили усы веры миссис Табиты». 116