Этот год стал для нее меридианом и началом бедствий. Французский гость, Туссен Ремон, оставил ей две тысячи фунтов, чтобы она вложила их по своему усмотрению; по совету Поупа она купила акции Компании Южных морей; они катастрофически упали, сократив две тысячи до пятисот; когда она сообщила об этом Ремону, он обвинил ее в краже его средств (1721). В том же году эпидемия оспы угрожала жизни дочери, родившейся у нее в 1718 году; она послала за доктором Мейтлендом, вернувшимся из Константинополя, и поручила ему сделать девочке прививку. Позже мы увидим, как этот пример повлиял на британскую медицину до Дженнера.
Неожиданно в 1722 году ее дружба с Поупом рухнула. Еще в июле они виделись так часто, что в Твикенхеме поползли сплетни. Но в сентябре он начал писать галантные послания Джудит Коупер, в которых, чтобы утешить ее, упоминал о явном упадке «самого яркого остроумия в мире». Леди Мэри утверждала, что Поуп страстно признался ей в любви и что он никогда не простил легкомыслия, с которым она встретила это смелое предприятие. 132 Некоторое время он держал себя в руках, но время от времени в его стихах появлялись колкости, лишь прозрачно замаскированные. Когда она написала своему другу, назвав Свифта, Поупа и Гея совместными авторами баллады, которую он считал своей, он послал ей резкий упрек; и в «Мисселлани», которые он опубликовал в 1728 году, он напечатал этот упрек с вопиющей ясностью:
В стихотворении «Подражание» (1733) он говорит о «неистовой Сапфо… зараженной сифилисом от своего любовника». 134 По словам Горация Уолпола, она угрожала ему поркой.
К этой непристойной ссоре добавилось крушение ее брака. Уортли, вернувшись в парламент, оставил ее в Твикенхеме без внимания. После смерти отца (1727) он стал очень богатым человеком; он обеспечивал ее материальные потребности, но в любви оставлял ее на произвол судьбы. Ее сын оказался беспечным плутом. Дочь, выросшая в умную и воспитанную женщину, была ее единственным утешением. Лорд Херви пытался занять в ее жизни место Поупа, но он был так устроен, что не мог простить ни ей, ни своей жене, что она женщина. Он должен был знать о том, что леди Мэри разделила род человеческий на мужчин, женщин и Герви. 135
В 1736 году итальянский метеор вошел в ее орбиту и изменил ее. Франческо Альгаротти, родившийся в Венеции в 1712 году, уже успел наделать немало шума в науке и беллетристике. В 1735 году он был гостем Вольтера и мадам дю Шатле в Сирее, где все трое изучали Ньютона. Он приехал в Лондон с рекомендательными письмами от Вольтера, был принят при дворе, познакомился с Херви, а через него — с леди Мэри. Она влюбилась в него так, как никогда не влюблялась в Уортли, ибо сердце ее было пусто, а он был красив, блестящ, молод; она трепетала при мысли, что ей сорок семь, а ему двадцать четыре. Ее путь к романтике, казалось, был расчищен браком ее дочери с графом Бьютом (август 1736 года). Узнав, что Альгаротти возвращается в Италию, она отправила ему письмо, исполненное девичьей страсти:
Я уже не знаю, в какой манере писать вам. Мои чувства слишком живы; я не смогу ни объяснить, ни скрыть их. Чтобы вынести мои письма, вы должны быть тронуты энтузиазмом, подобным моему. Я вижу всю его глупость, не имея никакой возможности исправиться. Одна только мысль о том, что я могу увидеть вас, доводит меня до того, что я просто таю. Что стало с тем философским безразличием, которое составляло славу и спокойствие моих прежних дней? Я потерял его, чтобы никогда больше не обрести; и если эта страсть будет излечена, я не предвижу ничего, кроме смертельной тоски. Простите за излишнюю расточительность и приезжайте ко мне. 136
Он приехал и ужинал с ней накануне своего отъезда. Херви также пригласил его, но получил отказ. Разъяренный ревностью, он написал Альгаротти горькую диатрибу против леди Мэри, предупреждая его, что она возвещает всему Лондону о своем завоевании Италии с хвастливым «Veni, vidi, vici». Возможно, но ее письма к Альгаротти не были письмами завоевателя.