Его друг и враг Фридрих Великий присоединился к этим чувствам. «Почему, — спросил Фридрих у принца де Линьи в 1764 году,
Почему они уничтожили эти хранилища благодати Афин и Рима, этих прекрасных профессоров гуманитарных наук, а возможно, и всего человечества, иезуитов? Образование будет страдать… Но поскольку мои братья короли, самые католические, самые христианские, самые верные и апостольские, изгнали их, я, самый еретичный, собираю столько, сколько могу; я сохраняю породу».67
Когда д'Алембер предупредил Фридриха, что тот еще пожалеет об этом дружелюбии, и напомнил ему, что иезуиты выступали против завоевания Силезии, король упрекнул философа:
Вы не должны беспокоиться о моей безопасности; мне нечего бояться иезуитов. Они могут учить молодежь страны, и это им удается лучше, чем кому-либо другому. Правда, во время войны они были на другой стороне, но как философ вы не должны упрекать человека в том, что он добр и гуманен ко всем представителям рода человеческого, независимо от того, к какой религии или обществу он принадлежит. Постарайтесь быть больше философом и меньше метафизиком.68
Когда папа Климент XIV распустил все Общество Иисуса в 1773 году, Фредерик отказался разрешить публикацию папской буллы в своих владениях. Иезуиты сохранили свое имущество и функции в Пруссии и Силезии.
Екатерина II оставила в покое иезуитов, которых она нашла в той части Польши, которую она присвоила в 1772 году, и защищала тех, кто позже попал в Россию. Там они терпеливо трудились до своего восстановления (1814).
IV. ОБРАЗОВАНИЕ И ПРОГРЕСС
Но кто будет обучать французскую молодежь теперь, когда иезуиты исчезли? Наступил хаос, но вместе с тем открылась возможность для педагогической революции.
Ла Шалотэ, все еще горячо обвинявший иезуитов, воспользовался случаем и предложил Франции «Эссе о национальном образовании» (1763), которое философы встретили с одобрением. Его нынешняя просьба заключалась в том, чтобы школы Франции не переходили от одного религиозного братства к другому — например, к Братьям-христианам или Ораторианцам. Он не был атеистом; по крайней мере, он приветствовал поддержку религии в вопросах нравственности; он хотел, чтобы ее преподавали и почитали, но не хотел, чтобы духовенство управляло образованием. Он признавал, что многие церковники были прекрасными учителями, непревзойденными в терпении и преданности, но рано или поздно, утверждал он, их господство в классе закрывало разум для оригинальных мыслей и внушало ученикам лояльность к иностранной власти. Правила морали должны преподаваться независимо от религиозных верований; «законы этики имеют приоритет над всеми законами, как божественными, так и человеческими, и существовали бы, даже если бы эти законы никогда не были провозглашены».69 Ла Шалотэ тоже хотел внушения, но с националистическими идеалами;70 Национализм должен был стать новой религией. «Я требую для нации образования, которое будет зависеть только от государства».71 Учителями должны быть миряне, а если священники, то они должны принадлежать к светскому духовенству, а не к религиозному ордену. Целью образования должна быть подготовка человека не к небу, а к жизни, и не к слепому послушанию, а к компетентному служению в профессиях, в администрации и в промышленном искусстве. Французский, а не латынь, должен быть языком обучения; латыни должно уделяться меньше времени, а английскому и немецкому — больше. Учебный план должен включать в себя много естественных наук, причем с самых младших классов; даже дети пяти-десяти лет могут усвоить элементы географии, физики и естественной истории. История тоже должна занимать больше места в школьном обучении, но «чего обычно не хватает как тем, кто пишет историю, так и тем, кто ее читает, так это философского ума»;72 здесь Ла Шалотэ протянул Вольтеру ладонь. В более поздних классах следует прививать искусство и вкус. Следует больше внимания уделять образованию женщин, но нет необходимости в образовании бедняков. Сын крестьянина не научится в школе ничему лучшему, чем в поле, а дальнейшее образование лишь вызовет недовольство в своем классе.
Гельвеций, Тюрго и Кондорсе были шокированы этим последним мнением, но Вольтер приветствовал его. Он написал Ла Шалоте: «Я благодарю вас за то, что вы запретили рабочим учиться. Мне, возделывающему землю, нужны рабочие руки, а не постриженные в монахи. Пришлите мне особенно невежественных братьев, чтобы они водили или запрягали мои кареты».73 И Дамилавилю, который предлагал дать образование всем: «Сомневаюсь, что у тех, кто живет только мускулами, будет время на образование; они умрут от голода, прежде чем станут философами…. Мы должны учить не рабочих, а городскую буржуазию».74 В других отрывках он снисходительно высказывался в пользу начального образования для всех, но надеялся, что среднее образование будет достаточно ограничено, чтобы оставить большой класс рабочих для выполнения физической работы в обществе.75 Первой задачей образования, по мнению Вольтера, было покончить с церковной индоктринацией, которая, по его мнению, была ответственна за суеверия масс и фанатизм толпы.