В 1773 году Дидро по просьбе Екатерины II составил «План университета для правительства России». Как и Ла Шалотэ, он осуждал традиционную программу обучения в выражениях, которые мы слышим и сегодня:
На факультете искусств до сих пор преподаются… два мертвых языка, которые полезны лишь небольшому числу граждан, и эти языки изучаются в течение шести или семи лет, не будучи усвоенными. Под именем риторики искусство говорить преподается прежде искусства мыслить; под именем логики голова забивается аристотелевскими тонкостями;… под именем метафизики обсуждаются пустяки и узлы, закладывая основы скептицизма и фанатизма; под именем физики ведутся бесконечные споры о материи и устройстве мира, но ни слова о естественной истории [геологии и биологии], о химии, о движении и тяготении тел; очень мало опытов, еще меньше анатомических разрезов, и никакой географии».76
Дидро призывал к государственному контролю над образованием, к светским учителям и к большей науке; образование должно быть практическим, производящим хороших агрономов, техников, ученых и администраторов. Латынь должна преподаваться только после семнадцати лет; ее можно совсем не изучать, если у ученика нет перспектив ее использовать; но «невозможно быть литератором без знания греческого и латыни».77 Поскольку гений может проявиться в любом классе, школы должны быть открыты для всех, бесплатно; а бедные дети должны получать книги и еду бесплатно.78
Так измученное, французское правительство боролось за то, чтобы предотвратить образовательное безвременье, которому угрожало изгнание иезуитов. Конфискованное имущество ордена было в основном использовано для реорганизации пятисот колледжей Франции. Они стали частью Парижского университета; Коллеж Луи-ле-Гран стал нормальной школой для подготовки учителей; зарплата была установлена на уровне, который казался разумным; учителя были освобождены от муниципальных повинностей, и им была обещана пенсия по окончании срока службы. В качестве учителей принимали бенедиктинцев, ораторианцев и христианских братьев, но философы вели против них кампанию, и с некоторым эффектом. Католическая доктрина по-прежнему составляла значительную часть учебной программы, но наука и современная философия начали вытеснять Аристотеля и схоластику, и некоторым светским учителям удалось донести идеи философов.79 В колледжах были созданы лаборатории с профессорами экспериментальной физики, а в Париже и провинциях были открыты технические и военные школы. Было несколько предупреждений о том, что новая учебная программа будет развивать интеллект, а не характер, ослабит мораль и дисциплину и приведет к революции.80
Философы, однако, связывали все свои надежды на будущее с реформой образования. В целом они считали, что человек от природы добр, а развратили его какие-то ложные или злые повороты в священничестве или политике; все, что ему нужно сделать, — это очиститься от хитрости и вернуться к «природе», которой никто не дал удовлетворительного определения. В этом, как мы увидим, и заключалась суть Руссо. Мы уже отмечали веру Гельвеция в то, что «образование может все изменить».81 Даже скептически настроенный Вольтер в некоторых случаях считал, что «мы — разновидность обезьян, которых можно научить действовать разумно или неразумно» 82.82 Вера в неограниченные возможности прогресса через улучшение и расширение образования стала догмой новой религии. Рай и утопия — это соперничающие ведра, нависшие над колодцем судьбы: когда одно опускается, другое поднимается; надежда поочередно зачерпывает то одно, то другое. Возможно, когда оба ведра оказываются пустыми, цивилизация опускает руки и начинает умирать.
Тюрго сформулировал новую веру в лекции, прочитанной в Сорбонне 11 декабря 1750 года, на тему «Последовательные достижения человеческого разума».