Наибольший успех методизм имел среди бедных. Сами проповедники были людьми скромного образования, простыми в своих чувствах и речи; между ними и их аудиторией не было классового или культурного барьера. Они несли свою весть о грехе и покаянии крестьянам, шахтерам и преступникам; и хотя они проповедовали веру, основанную скорее на страхе, чем на любви, они давали безбуквенным людям этический кодекс, который разделял моральное восстановление Англии во второй половине восемнадцатого века. Это была пуританская этика, против которой наше время перешло к крайней реакции. Уэсли враждебно относился почти ко всем развлечениям. Он допускал игру в карты, но считал грехом посещение ярмарок, ношение драгоценностей или изысканной одежды, посещение театра или танцев. В основанной им школе в Кингсвуде не было отведено времени для игр, поскольку «тот, кто играет в детстве, будет играть и в зрелом возрасте».60 Но эта пуританская этика соответствовала английскому характеру; ее могли вынести сильные мужчины и терпеливые женщины; она давала трудящимся классам Англии гордое чувство избранности и судьбы, которое поддерживало их в бедности и заставляло враждебно относиться к любой революции, ставящей под сомнение христианство. Позднее консерваторы были благодарны Уэсли за то, что он спас британскую бедноту от деизма и свободомыслия и перевел их чаяния от социального бунта к индивидуальному спасению, от земной утопии к посмертному раю.61
Сам Уэсли склонялся к консерватизму в политике. Он опередил свой класс в отстаивании некоторых давно назревших реформ: он осуждал систему «гнилых районов», неравенство представительства в парламенте, разлагающую коррупцию английской политики, бесчеловечность рабства, ужасы британских тюрем. Но он принимал классовую структуру общества как естественную и справедливую; он выступал против любого смягчения законов против католиков, а в восстании американских колоний его симпатии были полностью на стороне Георга III.
По вероисповеданию он оставался англиканином, но отвергал англиканскую точку зрения, согласно которой только епископ в рамках апостольской преемственности может рукополагать священника; он сам рукополагал священников в Шотландии и Америке. Когда он сказал: «Весь мир — мой приход».62 он предложил проповедовать там, где пожелает, без епископского разрешения или разрешения; в этом смысле он отделился от Установленной Церкви. Однако он увещевал своих последователей посещать англиканские богослужения, сторониться диссидентских собраний и вероучений и воздерживаться от вражды с англиканским духовенством. Сначала некоторые англиканские кафедры были открыты для методистских священников; но когда светские проповедники Уэсли взяли на себя право совершать таинства, а методистская доктрина вернулась к средневековому акценту на аде и пуританской озабоченности грехом, англиканские богословы отказались от поддержки, как Эразм отказался от Лютера; они предпочли упорядоченное развитие и исключили методистов с англиканских кафедр.
Преследования новой секты исходили не столько от официальной церкви, сколько от простых обывателей, не терпевших новых способов проповеди старых идей. В городе за городом проповедники под открытым небом — как и их более поздние коллеги, проповедовавшие новое социальное Евангелие, — подвергались нападениям толпы, счастливой быть жестокой без страха и упрека. В Монмуте светскому проповеднику ударили камнем по голове, и он умер от удара. В Уэдсбери толпа разгромила дома методистов, издевалась над их женщинами, избивала их мужчин. Когда появился Уэсли, она взывала к его крови и аплодировала тем, кто бил его дубинкой; он громко молился, и его отпустили. В Болтоне в дом, где он читал проповедь, ворвалась разъяренная толпа; под ливнем камней, черепицы и яиц он продолжал свою проповедь до конца. В Девайзесе на дом Чарльза Уэсли направили водомет, а на его последователей натравили бульдогов. В Эксетере Уайтфилда забили камнями почти до смерти. В Хокстоне быка загнали в методистскую общину; в Пенсфорде быка, обезумевшего от приманки, со всей силы ударили о стол, за которым проповедовал Джон Уэсли. Мужество проповедников взывало к британскому характеру, завоевывало им терпимость и поддержку.
Уэсли был маленьким человечком ростом пять футов три дюйма и весом 128 фунтов. В пожилом возрасте он впечатлял своими седыми волосами, но уже в среднем возрасте привлекал внимание своими аскетичными точеными чертами лица и властным взглядом. Он считал само собой разумеющимся, что создан для управления; его нервная энергия и интеллектуальная сила естественным образом выводили его в лидеры; его беспрекословная уверенность в себе иногда доводила его до высокомерия, которое один методистский епископ назвал «властным».63 С ним было нелегко ужиться, поскольку он думал и двигался слишком быстро, чтобы другие могли угнаться за ним. Он женился в 1751 году, влюбившись, как и все мы, в сиделку, которая ухаживала за ним во время болезни. В течение двух лет его жена путешествовала вместе с ним по его суматошным делам; затем ее здоровье и нервы сдали, и она покинула его, как можно спрыгнуть с неуправляемого коня. Он приписывал свое здоровье и жизненную силу постоянным путешествиям верхом или пешком; возможно, стоит добавить, что ораторское искусство — это упражнение для проветривания. В 1735 году он стал вегетарианцем; год спустя они с другом решили жить на одном только хлебе, чтобы «попробовать, не может ли жизнь поддерживаться одним видом пищи, как и разнообразием». Мы… никогда не были более бодрыми и здоровыми, чем когда не пробовали ничего другого»;64 Но вскоре они вновь вернулись к разнообразию.