Чапас — случай особый. По большому счету, он заслужил это шило в срамном боксике. И, возможно, Иван нам мог бы помочь. Он прекрасно знал предмет общего интереса — хутор.
И наш человек отправился объяснять некоторые обстоятельства Ивану Ивановичу. Только опоздал несколько.
Нового гостя Пирогов обнаружил уже тогда, когда к схрону, где карабин армейский, было отправляться поздно. Как будто из-под земли возник мужик лет так тридцати пяти, плотный, в очках, в туристском обмундировании и сапогах кирзовых, поношенных и ловких. По тому, как сидели эти сапоги на ногах незнакомца, как подогнаны были, как укорочены голенища, он догадался, что человек этот не штатский, по крайней мере в прошлом.
— Зворыкин, — сказал он вместо приветствия и протянул руку.
— Вы по какому вопросу? Это частное владение.
— Вот именно по вопросу владения. Кстати, у меня рекомендации. От Стасиса.
— Чапас, что ли, дорогу показал?
— Он уже не покажет.
— Что еще такое?
— А вот газетку посмотрите.
«Вчера в здании железнодорожного вокзала было найдено тело…»
— Вот его документы. Временно изъяты из дела, под расписку. Вот фотография трупа. Узнаете?
Иван Иваныч взял и то и другое и прислонился к стене коровника, возле которого стоял.
— Вы из милиции, господин Зворыкин?
— Для милиции это слишком мелкое дело. Пришлось его забрать.
— Из Комитета?
— Вам-то какая разница? Считайте, что из военной разведки.
— А может быть, вы Стасиса зачистили и теперь за мной пришли.
— Сердце мое, друг сердешный. Вот удостоверение. Это, понятно, не истина в высшей инстанции. У вас здесь магнитофона нет?
— У меня радио с аккумулятором.
— Не страшно. У меня диктофон хороший. Вы Чапаса голос хорошо помните?
— Изрядно.
— Ну вот и послушайте одну оперативную запись. Ему приказано вас, сердце мое, как вы выразились совершенно справедливо, зачистить. И аванс был получен. Три тысячи марок.
— Всего?
— Потом еще столько же.
— И все?
— А вы думаете, что стоите больше? За подругу вашу еще добавят. Она, кстати, где сейчас?
— Спит. Легли поздно.
— Зачем вы, Иван Иваныч, привели даму сердца на бесхозный хутор?
— Хутор мой. Я на него бумаги выправлю.
— Уже не выправите. Он уже принадлежит другому человеку. А настоящий его хозяин Лемке Отто Генрихович.
— Не знаю такого.
— Знаете, только под другим именем. Он как себя называл?
— Кто?
— Вот эта личность вам знакома? — И фотография Отто Генриховича появилась на свет из планшета господина Зворыкина. Много еще полезных вещей лежало в его рюкзачке. В том числе — оружие, легкое и сильное.
— Это же словак…
— Это немец. Через подставных лиц купивший этот хутор. Деньги тоже не его. Но это не важно.
— Сука.
— Он зачем здесь был?
— Говорил, что рыбу ловить. Якобы слава о линях моих аж до Словакии докатилась.
— Вы, Иван Иваныч, человек взрослый и серьезный.
— Да на мели я тогда сидел. Рыбу одну жрал. А у него джин был. Еды полно.
— Купили вас, как инку испанские колонизаторы, за погремушки и огненную воду. Он искал тут что-нибудь? Ну, по хутору перемещался?
— Я ему хозяйство показывал. Потом на лодке плавали за красноперкой.
— Вы его одного оставляли на хуторе?
— Оставлял… Я за вином ходил в Большаково.
— Вот. За вином. А потом, когда вернулись, следов обыска…
— Да не было никаких следов.
— Панели в доме не отрывались, раскопов не наблюдалось, на чердаках…
— Да нет вроде.
— А точнее?
— Смотреть нужно.
— Так пойдемте.
— Куда?
— Совершим осмотр возможного места происшествия.
— А что он искал?
— Вот это мы и должны узнать.
— А я-то думал, вы все знаете. В военной разведке.
— Будем считать, что в военной разведке. Иван Иваныч. У нас времени маловато. Сюда скоро группа двинется.
— Ваша?
— Если бы. Но ситуация под контролем. У меня средство мобильной связи. Если что, сообщат. А пока давайте начнем.
Зворыкин работал шесть часов. Уже проснулась Люся, вышла, потягиваясь, из дома, смутилась, долго слушала Ивана, опять ушла в дом, готовить ужин, а Александр Сергеевич все не мог расстаться с хозяйственными постройками. Даже брус однажды поднимал и доски ломиком оттягивал. Наконец перешли в дом. Здесь, к удивлению Ивана, оперативник работал недолго, с полчаса, и наконец вытер руки тряпкой и пошел умываться.