Аседо повернул голову к маэстро. Тот сидел не шевелясь. Он глянул на Пареху, что стоял за его спиной, облокотившись на спинку кресла. Глаза мулата блестели.
— Возьми кисть, Хуан, — обратился к нему маэстро, — и напиши на полотнах «Эзоп» и «Менипп». Будем считать, что крещение картин состоялось.
Королевский секретарь поведал в тот вечер художнику много дворцовых новостей. Одна была особенно тревожной. На заседании Королевского совета сегодня большую речь держал премьер–министр Оливарес. «Война, — говорил он, — требует от испанцев жертв. Перед лицом врага нечего разводить церемонии. Казне нужны деньги. Мне кажется, что пора заставить каталонцев принять на себя часть бремени всего Испанского государства».
Дседо говорил, что такая политика по отношению к Каталонии до добра не доведет. Герцог решил провести в жизнь давно задуманное. Еще в 1621 году он писал в докладной записке, что «автономия Каталонии и других пиренейских государств должна быть уничтожена и что по всей стране следует ввести единые с Кастилией законы». До сих пор Оливарес не возвращался к этому вопросу. Но теперь в один заход решил расправиться со всеми исконными каталонскими привилегиями. Если к этому еще прибавить военные постои… Приказ гласит: принимать солдат на постой, даже если хозяева остаются без постели. Одного теперь можно ожидать от Каталонии — восстания. Герцог забывал, что Испания объединена лишь формально, на деле это скопище независимых и дурно управляемых провинций.
Ожидая неминуемых брожений в стране и трезво оценивая сложившуюся обстановку, даже самые светлые головы Испании тех времен не могли увидеть главного — как в недрах феодального общества той эпохи рождался в муках новый буржуазный порядок, как одновременно рушились, поддаваясь ломке, жизненные традиции у всех народов Западной Европы. Относительная самостоятельность испанских провинций–республик, с номинальным сувереном во главе[45], способствовала в условиях общего кризиса правящих классов росту сил сопротивления, централизации государства.
Маленькие самостоятельные государства остались разобщенными экономически. В этом была одна из особенностей социально–экономического строя Испании, отсюда вытекала специфическая роль, которую сыграл испанский абсолютизм в предыстории европейского капитализма. В процессе первоначального накопления Испания не смогла использовать протекающие через нее богатства в целях промышленного развития. Но так далеко заглядывать в Испании времен Веласкеса не мог никто.
Беседа продолжалась до полуночи. Потом Аседо, спохватившись, пошел провожать дона Диего и Хуана. В некоторых залах погружавшегося в сон Альказара свечи уже потушили, и дневные шорохи устраивались в углах на ночлег, поскрипывая креслами и вздыхая. Кое–где перед иконами с изображением божьей матери сонно мигали голубые язычки лампад. Дворец в ночной час преображался до неузнаваемости. У выхода карлик подозвал привратника, и тот, подчиняясь его повелительному жесту, последовал за ними на некотором расстоянии.
Улица Консепсьон Херонимо была расположена невдалеке от королевского дворца. В доме светились окна. Маэстро ждали. Аседо приподнял шляпу и раскланялся. Вскоре две фигуры — сказочного гнома и плечистого великана — растворились в сумраке мадридской ночи. На крыльце Веласкеса и Хуана ожидал, переминаясь с ноги на ногу, верный Гальярдо.
В один из дней двери в мастерскую Веласкеса широко распахнулись, и в сопровождении маленького Аседо вошел король. Маэстро бросил писать и в поклоне склонился перед его величеством. Король направился в дальний полутемный угол.
— Как, адмирал, ты еще здесь? Я же с тобой простился и считал, что ты в отъезде.
Ответа не последовало. В углу, кроме портрета, никого не было. Удивленный Филипп повернулся к маэстро.
— Уверяю тебя, я на самом деле принял портрет за живого адмирала.
Портрет отважного дона Адриана Пулидо действительно был необыкновенно похож на оригинал. Писал его маэстро с особым удовольствием. Очень нравился ему дон Адриан, о храбрости которого слагали легенды. За героизм в войне против французов король повысил его в чине от капитана до адмирала, наградив пламенеющим крестом ордена Сант — Яго.