Нет, определённо, именно обшаривание, беззлобное, но липкое утреннее обшаривание её свежих утренних форм многим ещё как помогало! Многие готовы были даже сойти на трассу, хотя, в конечном счёте, утренняя дорога всегда вела только в одном направлении, а на её обочинах специально обученные дорожные стрелки, профессиональные снайперы, буднично отстреливали оторвавшихся от дорожного полотна, либо внезапно поворотивших назад. Выбирать поэтому не приходилось. Ни самой Клод, ни её странным попутчикам…
Вот и терпела, потому, что не знала, кому это взбрело в голову облобызать ли, облапить ли её бесконечно бабье — трепетно-податливое естество. Кому вдруг в очередной раз пришла неумная мысль так вот запросто отникелировать Клод до уровня дорожного полотна?..
А дорожным полотном она никогда быть ещё не желала. Не смела, а значит и не могла. И поэтому в разгрёб своей шофёрской руки била непременно по роже, но из кабины обидчиков не выбрасывала, ибо на полотне были и били прямо в упор выброшенных на полотно снайперы, судить которых она не желала.
Впрочем, сегодня в кабину подсели двое. Он и она. Они не принадлежали к известным ей разновидностям: бичей, бомжей, правдоискателей, политических преступников и утренних дальнобойщиков-сумасшедших.
Это были влюблённые. Они просто решили выбраться в давно забытое в стране свадебное путешествие. И это с ней! И это утренним рейсом для обречённых? Что могло ожидать их по прибытии в Город, в Центр карательных аттракционов, Клод знала.
Аттракционы для сумасшедших были крайне опасны. Нормальным зеленщикам и гробовщикам в это время следовало либо тихо дремать, либо молиться, либо лениво мочиться на грядки, где ещё с утра были увезенные в город свежие овощи. Одним словом, удобрять, чтобы самим не угодить в удобрение…
Клод молча стиснула зубы. Она вдруг узнала холёный бобрик причёски влюблённого. Когда-то прежде он много, но безуспешно писал.
Теперь же он писал значительно реже, но зато весьма и весьма. А его возлюбленная рисовала. Рисовала собственные воспоминаний из прошлых жизней.
Конечно же, на шелке в стиле батик и, что даже невероятно, но на настоящем папирусе, тайну изготовления которого она свято и бережно узнавала в себе сквозь сны.
Конечно же, что рисовала избранница не утренние грузовички, да и сам пожилой, но статный любовник привык писать не о них. Оба были счастливы. Их ещё не омрачали совместные бесцельные воспоминания. Они были намерены осуществляться, они были призваны жить…
Клод хорошо помнила неписаные правила странных дорожных историй. Она точно знала, что сейчас к ним в широкофюзеляжную кабину грузовичка непременно подсядет четвёртый, чья функция — разделять. Разделять миры, разрывать влюблённых, раздваивать человечество.
Так и произошло. Он мог быть кем угодно, но был именно тем, кого Клод предчувствовала. Она не имела права не остановить грузовик. Таковы были правила игры в отточенную по обкатанному сценарию внезапную дорожную смерть.
Прямо на ходу он вырвал тело молодой женщины из объятий влюблённого и вместе с ней выпал в придорожный кювет. Туда, где стреляли. На месте. Без предупреждения.
Теперь Клод стало ясно, что и он не избежит участи политического преступника. И тут Клод впервые резко затормозила. Огненный шар вырвался из пределов контура её пышных волос. Он ударил столь бесцеремонно похитившего девушку попутчика прямо по контуру удаляющегося силуэта.
Вспыхнул огненный столб на месте заживо осуждённого. Расстроенная Клод нервно выбросила надломленный пропеллер рук на непослушную нынче баранку…
В то утро, как видно, так поступили многие. Ибо пришла весна, а с ней — неукротимое половодье чувств, а с ними — любовь, которую нельзя было не осудить, не предать.
Система карающих аттракционов рухнула, и по дороге от Города спешно и налегке, наперегонки и вприпрыжку побежали вчерашние Кукольники, не дожидаясь времени вечерних карательных автомобилей, с презренными водителями которых брезгливая Клод так никогда и не зналась.
А что до обочин дороги, то по направлению к Городу и из него же навстречу по простым делам человечьим заспешили влюблённые — вчерашние бомжи и чудаки, обреченные и их неумолимые судьи, жертвы системы и её палачи.
И только Клод больше никуда не спешила, а остервенело рвала на себе гороховые краги и кепи, блузон, жилетку, лосины...
Ей ещё только предстояло жить, любить и рулить. В любое время и в любом направлении.
сентябрь 1999 г.
Тимур Литовченко: Рецензия на рассказ «Попутчик» Веле Штылвелда,
1999 г., или Идеалистический выход из всеобщего свинства