Пока я блуждаю, как лунатик или слегка подвыпивший гражданин, по бесчисленным каналам и разводным моста, любуясь египетскими сфинксами и клодтовскими конями. Замечаю, как предзакатный луч золотит шпиль Адмиралтейства. Время, однако, прошло незаметно…
Интересно, накатит ли на меня сегодня в третий раз? Бог троицу любит, но может ли он любить кошмары, терзающие душу? Что в голову лезет…
Знакомая красная пелена подступает…
На этот раз мною предусмотрительно подготовлено убежище – куча желтых листьев в парке…
ВИДЕНИЕ ТРЕТЬЕ I Советский Союз. Армянская резня в Баку
…Я – носом к носу со своим соседом по этажу. Еще вчера это был мир-ный обыватель, по вечерам стучавший во дворе костяшками нард. Сегодня передо мной – разъяренный зверь. Глаза навыкате, изо рта – утробный рык:
– Карабах захотел? Вот тебе за Карабах, армянская сволочь!
– Самед, опомнись! Какой Карабах, мы же с тобой соседи!
– Молчи! Ты умрешь, шакал!
Нас бьют. Даже хуже – нас режут и стреляют. Мы – во дворе многоквар-тирного дома, ставшего полем боя. Армянам – бакинцам в четвертом поко-лении – приходится отвечать за то, что народ Армении осмелился потребо-вать Нагорный Карабах. Клочок земли, населенный армянами. Но – внутри Азербайджана…
Отчаянный детский вопль. Летит, кувыркаясь в воздухе, трехлетняя Гаянэ – ее выбросили с пятого этажа. А это значит, что взрослых в той квартире не осталось!
Во мне вспыхивает гнев. Бросаюсь на ближайшего обидчика – отомстить. Сзади меня бьют обухом топора. Падая, в предсмертных муках успеваю увидеть посреди двора громадный пылающий костер и в нем –тела убитых, не успевших еще остыть людей…
…Ужас наконец-то отхлынул. Кажется, на сегодня все…
Ну, держись, профессор Перфильев! Ты мне ответишь!
Через полчаса я, как и собирался, карабкаюсь по пожарной лестнице. Сквозь приоткрытую форточку из окна доносится мелодия:
На маленьком плоту
Сквозь бури, дождь и грозы,
Взяв только смех и слезы
И детскую мечту…
Кажется, эта песня была популярна, еще когда Санкт-Петербург называл-ся Ленинградом. Вспоминаешь детство, старичок? Ну-ну…
Заглядываю в квартиру.
Идиллическая картина…
Дражайший Евгений Антонович – в кресле-качалке с крупным котом на коленях. Кот мурлычет…
Профессор Е. А. Перфильев – в халате, расшитом китайскими драконами. Добродушная улыбка, бородка клинышком…
Умилительный дедушка! Можно подумать, не совершал в жизни ничего безобиднее опытов с морскими свинками…
Резкий прыжок на подоконник. Быстрое движение руки, просунутой в форточку, – и окно распахнуто. Секунда – я в комнате.
Профессор глядит изумленно:
– Вадик?!
Ну, я тебе покажу Вадика…
Собственно, я не так уж зол. Мне всего лишь надо все узнать. Но харак-тер старика мне хорошо известен, – не прижмешь как следует, ничего не рас-скажет. И я делаю зверское лицо, рычу, как персонажи моих кровавых виде-ний:
– Выкладывай все! Я из тебя душу вытрясу, старый орангутанг!
Он замирает. Кот перестает мурлыкать. Зато магнитофон надрывается:
Но мой плот…
Трах! Торшер ломается в моих руках, как спичка.
…свитый из песен и слов…
Книжная полка с грохотом падает на пол. Стекло – вдребезги.
…всем моим бедам назло…
Картина «Последний день Помпеи» летит через комнату, по пути разбив парочку ваз.
…вовсе не так уж пло-о-ох…
Последний визг магнитофона. Обломок торшера в моих руках превращает его в утиль.
До Перфильева наконец доходит, что шутить я не намерен. Он умоляю-ще складывает руки:
– Вадим! Уймись! Скажи, – чего ты хочешь?
– Ты все расскажешь! Угрожающим тоном говорю я. – Или из этой комнаты не выйдешь! Обещаю!