– А ты уверен, что наш "подсудимый" не выкрутится и не вернется обратно?
– Есть у меня, Петр, одна задумка, но в подробности пока не стану посвящать даже тебя. Ты уж прости…
– Боишься, что сглажу? – сыронизировал космонавт.
– Вроде того… Но от твоей действенной помощи не откажусь.
– Тогда давай конкретно все обсудим.
– Поскольку ты был в зале во время судебного заседания, появляться тебе здесь нельзя. До времени "Чэ" посиди лучше в подсобке, когда потребуешься, – позову. После того как ударим с ним по рукам: он мне деньги, я ему – картины, я ему тут же выдам про аппарат, не уточняя подробностей. А затем усажу его перед картиною Васнецова. Там тоже Иван Грозный, но весь сиятельный, и относительно умиротворенный. А что будет дальше, увидишь…
…Когда аппарат проработал первые десять минут в тест-контрольном режиме, Малахов шагнул к проходимцу и внезапно пошевелил фалангами пальцев перед его глазами. Остекленевшие зрачки столичного афериста не дрогнули. Владимир позвал приятеля:
– Выходи скорей, время дорого!
Тот вышел из подсобки. Вдвоем они сняли картину со специальной подставки. Затем под молчаливым взглядом Владимира гость развернул "лицом" картину незаметно стоявшую тыльной стороной к ним. Это и было знаменитое полотно Ильи Репина "Иван Грозный убивает своего сына". Подхватив картину за нижние углы рамы, сообща водрузили ее на освободившееся место.
И тут галерейщик заметил:
– Посмотри, глаза-то какие у царя сумасшедшие.
Лаптев согласился.
– Вспомни, что ты чувствовал в шкуре полотера?
– Понимал кто я, но "плыл" в фарватере образа, словно и не могло быть иначе.
– Правильно, этого происходит ввиду полного совмещения психики. А ведь то был образ вполне нормального человека, просто увлеченного своей работой. А здесь – деспот-сыноубийца. Представь себя на его месте: прижимаешь к себе голову умирающего, по пальцам стекает липкая горячая кровь… И при этом полное сознание невозвратной потери от убитого тобой сына. Да от такого кто угодно свихнется!
– И что теперь будем делать? – осторожно спросил Лаптев.
– Ждать очевидного, но для этого требуется необходимое время. Только если станешь курить, то попрошу на свежий воздух. Галерея не для курящих.
– Курить?! – изумился Петр. – Ты о чем это, Владимир, ведь я же межпланетник.
– Фу ты, как видно, я замотался. Одним словом, поброди здесь чуток, тут есть чем насладить свое зрение, а я покурю на крылечке. Встречаемся на этом же месте через три часа. Кстати, при галерее работает аудио- видеорама, а при ней – бар. Угощаем за счет заведения.
…Прошло три часа пятнадцать минут. Лаптев протянул руку к запястью мошенника.
– Не пачкайся об эту мразь, – сказал глухо Малахов. – Кажется, он свое получил. Теперь давай демонтировать прибор.
Вдвоем они быстро разобрали "микроскоп" ощущений. Владимир вытащил изнутри одному ему ведомые кристаллики, вздыхая:
– Отслужили свое, милые. Это придется ликвидировать.
Затем быстро вызвал номер на мобильнике:
– Алло, скорая! Это Малахов. У меня в галерее посетитель в коме: пульс прощупывается, но сам он будто бы впал в абуле – полное равнодушие к окружающему. Жду вас!
Положив мобильник в карман, он пронзительно посмотрел на Лаптева.
– Что же мы наделали, Петр?..
– Ты это о чем? – не сразу понял тот.
– Мы с тобой похоронили великое изобретение! Видишь ли, действие аппарата не оставляет на теле никаких следов, а психика – она так мало изучена. И реально, нам ничего не грозит, если только изобретение останется в тайне. Впрочем, сколько у нашей абулентной мумии судимостей?
– Вроде, пять.
– Ну, вот, идентифицируют личность, установят, что опустился до растительного состояния уголовник, – дальше и копать не станут. Зато, если станет известно о существовании аппарата… – вместо выводов Малахов развел руками.
– Неужели нас привлекут?
Владимир неопределенно хмыкнул:
– Ну, зачем нас? Тебя я отмажу, а после отсидки все равно к своему делу вернусь, я из общества легендарного Юрия Деточкина. – Он усмехнулся. – Выход один: хранить молчание до истечения срока давности. Ведь сколько сил и средств я вложил в эту штуку: мечта, скажу тебе, всей жизни моей!..
– Ты будешь сожалеть? А если бы на очередных своих "гастролях" он заразился атипичной пневмонией и за пять часов угас вовсе. А так понес заслуженное наказание и в самом прямом смысле получил пожизненный срок.