…А в те далёкие, последние перед катастрофой моего нездешнего мира ночи я носился и блажил по бесконечному городу на безрулевой мотошляпе с азотно-водородным двигателем, который только что был изобретён.
Изобретение этого двигателя на азотно-водородном синтезе как ничто иное сознательно сдерживали жрецы, ибо при их работе этих двигателей происходил синтез макромолекулярных амёб, “которые … провисали” многокилометровыми нитями над их прежде экологически чистым миром.
И эти амёбы постепенно превращали мой разрушенный мир в сморщенное, страшное, уродливое существо, пожирающее эмоции тех, кто позволял себе самые малые дозы отчаяния, слабости, безнадёжности.
Ведь в том прежнем моём мире жизнь была куда протяжённей, чем нынешняя жизнь у землян. И вот эти страшные эмоциоскопические макромолекулы постепенно всё более плотно окутывали мой мир усиленным до безумия ужасом, который однажды и сотворил в моей прежней вселенной столь невероятный для условий наказанных на Земле землян Армагеддон, и этот Армагеддон и поглотил и голоса погибшей вселенной, и её пиктограммы, и саму память о ней...
Мой мир превратился в объятый ужасом и населённый ужастиками гибнущий межпланетный корабль, и могучий всеразрушающий хаос раз и навсегда разнёс его на куски…
Но разнёс ли? Или тогда так только казалось. А пока переднее крыло моей мотошляпы, под которым вместо колеса лихо крутилась моя широкополая осенняя шляпа, вдруг стало вытягиваться вверх и разламываться пополам. Оно было первым, что желал немедленно поглотить растревоженный человеческим ужасом ненасытный вселенский хаос.
И тогда я решил возвращаться в мегаполис, от которого в ту ночь я отъехал более чем достаточно. Но когда я попросил у одинокого ночного прохожего указать мне дорогу назад, то он мне указал ехать вперёд.
– Ты ведь, Зордак, в своём деле Колумб. И неважно, откуда ты начинаешь. В любом случае твои открытия впереди... Они ждут тебя, и что тебе толку упрямиться? Ты имеешь на это не более прав, чем я на то, чтобы быть случайным пришельцем в твоём сне-инициации. Хорошенько запомни меня. Я курчав, как и в пору моего цветочного владычества. И ты судил меня однажды, на планете Цветов. Как же тогда, прокурор Зордак, ты был неправ!..
– О таком, странник, не надлежит толковать по ночам. Я бы хотел потолковать с тобой днём. Скажи только, как зовут тебя?
– Стазиш. Меня зовут Стазиш. Мы встретимся с тобой в настоящих земных сумерках. Но запомни, Зордак, ты сам этой встречи желал! Береги шляпу, Зордак – прокуратор Вселенной!
– Береги и ты голову, Стазиш!
– Очень позднее предупреждение. Увы, из-за тебя, Зордак, своей головы я уже однажды не снёс. – И тут Стазиш скорбно снял с себя свою курчавую голову и резко швырнул её прямо под мотошляпу.
Таким был сон.
…В ноябре городские слепые сумерки разливаются рано. Кто-то бесконечно вредный включает на небе кран и выливает на город какой-то фиолетовый мрак. Не линяет этот поднеоненный мрак и тогда, когда хлещет непрерывный ноябрьский дождь.
В нём уже подозревается снег, но снега всё ещё нет. Я еду на вечер теософов. Предстоит разговор о важном. В очередной раз схлестнутся между собой материалисты и парапсихологи, теософы и поэты.
Будет там и мне дано право сказать несколько слов, тем самым оформив свои новоявленные миру суждения. Но всё это будет позже, а пока что я не забываю зайти в своё любимое угловое кафе, где меня ожидает мой любимый стаканчик вина. В такую непогодь я с удовольствием выпью янтарно-жёлтый портвейн, вызревший и перебродивший на солнечном Крымском побережье.
У меня ещё будет время на то, чтобы потягивать свой стаканчик неспешными маленькими глотками, ибо любовь к хорошим янтарным винам я сознательно сохранил в себе, пройдя самого себя в вязкой патине отшумевших тысячелетий.
Я жду, когда на меня обратит внимание знакомая официантка, но за ней неотвязно следует вдоль недлинной высокой стойки курчавый молодой человек. Я даже хочу окликнуть его. Ведь это же Стазиш!
– Девушка, честное слово, поверьте мне на сей раз! У меня только недавно было сотрясение мозга! Я ведь не прошу у вас алкогольных напитков. У меня сейчас просто ужасно падает давление! Налейте мне, пожалуйста, чашечку кофе. Налейте взаймы... Вы, честно, никогда об этом не пожалеете. Пожалейте меня!
– Кого мне только сейчас не жалеть! Если бы вы только знали, молодой человек, сколько в залоге у меня перебывало супружеских колец да и так... На хлеб бы я вам не жалела. А без кофе вы можете обойтись!