И они действительно попросили. Строго попросили им не мешать и не являть в новые революционные времена, когда не только каждый человек, но и каждый лишний патрон на строгом учёте, ибо во все времена революции не способны ничего из-под себя достойного производить производят только строжайший учёт.
Да, идея учёта так вдохновила многих старейшин, что они даже возомнили, что из их древнего племени получится отменное племя учётчиков и счетоводов, после чего многие даже ушли жить в южные низменности у берегов тёплого моря и совершенно набрякли и размякли душой, а в это время комиссары расправились с их гордыми потомками.
И сделали это так: они просто буквально объяснили вождям древнего гордого племени олондов и тем более их безусым потомкам смысл божественного предписания о том, что значит великое время любить:
– Любить следует не себя и не себе подобных существ, а всемирную революцию. Ибо только она способна вдохновить на Любовь! Нет высшей любви, чем любовь революционная, сознательная, тогда как просто любовь должна теперь оставаться только лишь для разового продления человеческого рода. Мы отыщем для неё особое место и освятим священными революционными ритуалами, – говорили обычно едва ли не в один голос коротко остриженная Харла Фази и вечно патлатый Фарл Горбун, наделённые чрезвычайными полномочиями. И им поверили...
…Прежде всего, всех новорожденных детей и всех прежде рождённых, но ещё не прошедших инициации, отобрали у плачущих матерей и создали для них один огромный воспитательный лагерь, хоть он и был достаточно уютен и возведён почти в центре селения, что обеспечивало его всеобщую защиту.
Со временем по революционным казармам были разведены потерявшие смысл в совместном проживании без детей мужчины и женщины, и только немногие из стариков, воспрепятствовавшие подобному надругательству над соплеменниками, раз и навсегда уйти в Синие Скалистые горы и выстроить свои одинокие сакли рядом с саклей своего древнего, отвернувшегося от них Бога.
О, если бы я это знал!.. Но мне было не до того... Вселенский преступник Стазиш практически повсеместно сеял смуты и разрушения, в то время как люди в рыжих буйволиных шинелях из плотного войлока, пропитанного жертвенной кровью, старательно разрушали души тех, кто мог бы стать Стражниками Вселенной и её охранителями...
В пору моего последнего возвращения почти все изгнанные старики умерли от непереносимого одиночества, и кроме сиротливого старика Эрема, в живых осталась только крючконосая, с зелёными оспинками, старуха Тергина, время над которой, казалось, никогда не было властным.
Жили они по соседству, каждый в своей одинокой келье. Старик пас горных коз, а она носила воду с источника, готовила каждому из них отдельно поесть, да ещё пряла пряжу. Иногда за пряжей приходили с селения, а вместо пряжи приносили старикам керосин, спички и революционную литературу. Литература обычно тут же шла на растопку, так как под угрозами ревтрибунала чудес я более не творил, а терпеливо пережидал, когда же всё это кончится...
Но безумие, освященное новыми и переплетённое со старыми традициями, уже не кончалось. Инициацию навсегда отменили, и теперь из мальчиков никогда больше не вызревали смелые и гордые мужчины, а просто рано или поздно вдруг получались совершеннолетние мальчики, способные иметь детей и столь же совершеннолетние девушки, способные однажды зачать и нарожать революции этих самых детей, которых уже на третьи сутки навсегда отнимали от юной материнской груди.
О рождении второго ребёнка не могло быть и речи. У революции просто нечем было прокормить и этих немногих строго плановых по счёту детей, и тогда недоедали взрослые... Ибо революция всегда ставила только на тех, кто родился после неё, обрекая на уничтожение всех прочих, кроме, естественно, своих комиссаров...
На похоронах всё те же Харла Фази и Фарл Горбун говорили пылкие речи и призывали помнить тех, кто не пожалел своей жизни во имя своих детей, во имя светлого будущего.
Затем проходила тризна с революционной минутой молчания, горцы не любили оркестров, а затем, когда все расходились по своим раздельным баракам, с гор спускались отверженные старики и столь же отверженный гражданин Бог, давший комиссарам обет не мешаться в дела живых, но не смевший оставить без участия Души умерших...
Старики читали знакомые им с Детства молитвы, и тогда Души выходили из своих затхлых подземных миров, и тогда я им прощал все их прошлые прегрешения и отпускал с миром. Отныне они вольны были уйти во вселенную сновидений, но Души не уходили, а оставались ожидать, как и я: они верили своему Богу Зордаку – всё должно было измениться. Иногда наш скорбный ритуал видели комиссары, но называли его пережитком, а в это время подрастало поколение, у которого вместо Души была табула раса.