– Может, здесь его и зароем? – спросил Рэндольф совсем спокойно.
– Ты что, забыл порядок? – прикрикнул третий. – Без атамана такие дела не решаются.
– Молодец, Франц! – похвалил старший. – Вот и беги, доложи атаману, а мне с гостем, – он иронически подчеркнул это слово, – потолкуем.
Как только Франц послушно отправился выполнять приказ, лесной предводитель сурово обратился к Хольгерту:
– Кто ты такой, зачем тебя занесло в эту глухомань? Отвечай честно – мы сразу распознаем ложь.
Пленник неожиданно для самого себя с вызовом ответил:
– Я барон Хольгерт, вассал графа Магнуса, попавший в немилость.
- Бежал из графской темницы, а попал, как догадываюсь, к разбойникам?
Рэндольф в гневе схватился за меч, но старший его одернул:
– Не трогай, по – своему он прав. Для вашей дворянской братии мы и есть разбойники. Особенно для кровавого пса Магнуса – первые враги. Мы – заступники за всех обиженных и мстители. Я – Гвидо, начальник лесной стражи. А с тобой продолжит разговор атаман. Если ты убедительно объяснишь, за каким дьяволом тебя понесло ночью в лес, возможно, тебя отпустят с миром. Но не вздумай заноситься! Чванливых аристократов мы укорачиваем, – он выразительно провёл ладонью по горлу.
Хольгерт ответил, стараясь вложить в интонацию презрение к смерти:
– Если я графский палачей не испугался, неужели думаете, что боюсь вас? Можете зарезать прямо сейчас. Только что вам от этого? Зато о тайнах двора Магнуса много чего могу рассказать, если жив останусь…
– Об этом расскажешь атаману, – кивнул Гвидо.
… Спустя полчаса в землянке, где пол был устлан волчьими курами, атаман Герман, выслушав ответы барона на заданны вопросы, жестом приказал молодому бойцу, исполняющему обязанности адъютанта, выйти. Затем задумчиво произнёс:
– Я вижу, ты прям и не увиливаешь. Среди аристократов это встречается редко. Но не убеждай меня, что ты – нам друг, всё равно не поверю.
– Я ненавижу графа Магнуса так же, как и вы, – с жаром ответил Хольгерт.
– На этом и сойдёмся: на ненависти к общему врагу, – согласился Герман. – Значит, ему уже мало взыскивания недоимок с крестьян? Взялся за выколачивание наследственных долгов с вассалов? Чем это объяснить?
– Что с них возьмёшь? – хмуро сказал барон. – Его крестьяне – нищие.
– А твои – нет? – последовал иронический опрос. – Впрочем, оставим это. Мне доложили, что ты собирался рассказать что-то о диковинах, виданных во дворце. Говори и если твой рассказ будет правдив и представляет для нас интерес, возможно, ты заслужишь снисхождение.
– Я не нуждаюсь в вашем снисхождении, – вскипел Хольгерт, – вы мне не судьи.
– Ты ещё не знаешь моих ребят, барон. В их глазах ты виновен уже там, что являешься аристократом. Они разорвали бы тебя в клочья, и только повиновение мне их удерживает... Итак, я слушаю.
Хольгерт прокашлялся и начал свой рассказ:
– Во дворце Магнуса есть очень страшные слуги, которых называют немигающими. Они действительно не мигают, их веки всегда неподвижны, чего не может быть у обычных людей. Они также почти немые, лишь иногда издают короткие звуки. Но главная странность даже не в этом…
– А в чём же?
– Одного из них я узнал, – продолжил Хольгерт. – Это бывший житель городка, где я гостил в детстве. Уж не знаю, за какие грехи стража забрала его прямо с улицы. Я это запомнил, детская память цепкая... С тех пор никто из жителей местечка его не видел, так мне говорили. Считали, что этот человек навеки сгинул в графских подвалах. И вот я его встретил в качестве подручного палача. Как видишь, я же не очень молод. А он, бывший взрослым во времена моего детства, и сегодня выглядит так, будто ему не больше сорока. И похоже, при дворе он такой не один…
Хольгерт выдержал паузу, вопросительно глядя на Германа: может, тот не верит? Но атаман лишь молча кивнул: продолжай. Барон вздохнул и заговорил вновь:
– Во дворце время от времени появляется странный мальчик, из той же породы вечно молчащий и немигающий. На вид ему лет десять, но я слышал, как слуги шептались, что мальчик не растёт. Будто бы его взяли во дворец несколько лет назад, и он всё такой же. У него особая примета – нет мочки правого уха, будто её пёс отгрыз…
При этих словах атаман вздрогнул, словно от внезапного удара. Но быстро овладел собой. Пару минут длилось неловкое молчание. Затем барон неуверенно сказал: