Но грозно тайфуны стеною собою однажды зальют,
где столько занятных титанов… И связь с эйфорией прервут
метисов, мулатов, креолов, пиратов, ковбоев, солдат,
и даже усопших маори, хоть их-то и нет априори,
туристов, и йогов, и Богов, и леди, в ком секса салат
из поз и пикантных ужимок, дарящих любовный разврат…
И в вечность сглотнув океанью бредовый мираж телеснов,
тайфуны разденут, как в бане метисов, креолов, Богов,
мулатов, маори, девчонок, литых и упругих вполне…
И прошлого мира оковы раскиснут в пустой мишуре.
Консервные банки с под колы в миру, где бананы растут,
нелепы, как вой магнитолы, когда океаны поют…
Ω
Две ложечки... Четыре сна...
Щемящий запах кофе...
Испили мы с тобой до дна.
На дне искали профиль –
сквозь отблеск ночи среди дня
на маленьком мольберте
сквозь миг, в котором западня
не стала дланью смерти...
Ω
От пупка до переносицы поцелуи в мире носятся.
Над холстом мазки проносятся – на палитру Время просится.
В паутине экзальтации, в сладкой неге профанации,
те же страстные наития, те же сладкие открытия.
Те же ласки, те же радости, те же ласковые гадости,
та же боль и то же мужество, то же грешное содружество.
Те же выпуклые видами, соразмерные с обидами,
беспристрастные к Отечеству, соплеменны – Человечеству.
Ω
В четверть обертона лгут полутона.
Грустные мадонны вяжут у окна.
За окном – столетья, под окном – цветы.
Новь тысячелетья в смальте доброты.
В спазме доброхоты мечутся икрой –
им урвать охота праздник неземной.
Тягостные лица, камерный финал:
на душе – зарница, а в душе – провал.
Високосно небо пенится в глаза:
– Зрелища и Хлеба! – Слышны голоса…
Ω
Древо Жизни и Древо Знания – три печали да две тоски…
От Любви идет покаяние, а провидцам – стирай носки.
А ростки переплетенных вечно двух Деревьев сжимают глас.
И живем мы порой бессердечно, а порою не любят нас.
И из веток священных скинию мастерим впопыхах в саду,
там, где оба дерева в инеи индевеют в земном бреду.
Им и холодно, и неведомо: что к чему – отчего – зачем?
Древо Жизни не знает, где оно? Древо Знания знает с кем!
Оба дерева извиваются на лучистых земных корнях.
Оба кронами поклоняются – Богу ль, вечности ль, просто ль так?
Ω
Расторможенные строчки давних слов не допишет жизнь до точки без основ
прежде ведомого пламени любви, бесконтрольного, в котором: не урви,
не ужми, не умыкни, не угадай, но в котором есть извечно Ад и Рай…
Райских птиц давно пленили егеря, а химеры умотались за моря, –
строить Ад по новым меркам – под себя! Нам любви оставив вечной якоря
в той земле, где мы родились и живем… Ад и Рай мы по прописке узнаем!
Ω
В книжной лавке аптекарь весы позабыл. И ушел, не прощаясь,
усмехаясь лукаво в усы, – дескать, знаю, что сделал, – не каюсь!
Дескать, взвесьте на фунт чепухи, а на два – незатейливых грез,
и получите – чудо-стихи с эликсиром от горя и слез.
А потом – по полстрочки, по чуть, по чуть-чуть, по чуть-чуточке – бац!
Вы отыщете правильный путь, и достигните счастья не раз…
Ведь на взвешенной мерке весов каждой буковке будет дана
необъятная мера часов – парадигма любви и огня.
Ω
Мой Андреевский спуск
Мой Андреевский спуск предложил мне сегодня печаль.
Пью я “Старый нектар” на изломе двадцатого века.
Здесь уехал трамвай, уносящийся в гулкую даль.
На изломе судьбы здесь печаль обрела человека.
Я пью “Старый нектар” по законам Судьбы естества.
Нет во мне мотовства. Ну, какой же я, к чёрту, транжира?
Где-то рядом грохочут, в депо уходя поезда...
Я прощаю им мир, по которому плачут кумиры.
Мой извозчик заныл заунывный всегдашний мотив:
“Не поеду и всё!.. Пропади оно пропадом в студень”.
Я теперь без мечты: отшумел, отбуял, отлюбил,
хоть на стрелках Судьбы только тронулся в сумерки полдень.
Мой Андреевский спуск, ты мой вечный ворчун и Морфей.
В инкарнацию Слов прорастают густые морщины.
По булыжникам лет, по брусчатке пустых площадей
по тебе пробрели Атлантиды седой исполины.
Ω
Сель в ста тысяч вёрст отсель, Селивания!
Заливает этот сель Феофанию.
Заполняет этот сель воды сточные
и стекаются отсель люди склочные.
Депрессирует наш мир в вёснах осенью,
накипает, как волдырь, слёзно звёздами.
И срываются на нас с мегаскоростью
с неба звёздные ключи с горе-горестью.
Обволакивает сель сито-сетями,
загоняет в землю лед на столетия,
и врачует мерзлота там, где попросту
душ сжигалась маята мира попусту.