Я же из недавно развернутой прибрежной мизансцены мгновенно перенесся на остров, по всему обозримому побережью которого, густо роились птицу. Завидев меня, многие из них сорвались с прибрежной полосы в небесное пространство, впрочем, такое вислое, что казалось - оно пожирает дол - и землю, и море... Алчно, тяжело, серо... По этому долу вдоль морской кромки бродил человек. На нем была экипировка бойца нынешнего АТО...
Вскоре он подошел ближе, и я его разглядел и узнал. Это был Обиженный_снайпер. Год тому назад он застрелил восемнадцать «ватников» и очень сокрушался, что за год боев из никто так и не похоронил:
- Дядя Веле, я их убил, а они - своих за год войны так и не похоронили... Те сначала жутко раздулись, а затем сжухли и почернели... Так те к ним подносили спички и трупы, дядя Веле, вспыхивали каким-то чадным осенним пламенем. Такое возникает, когда жгут листья. Вот я и не выдержал: трупы не листья, – и вот я здесь…
- А что дома?
- Там у меня привилегии. За квартиру минус триста, к психоаналитику отправили на психокоррекцию. А они – убитые, орали во мне до тех пор, пока их подельники не подожгли их как сорную траву. Оттого они сразу вспыхивали и горели, правда, недолго. Не прогорали. Затем к ним прибегали мелкие грызуны, а однажды подошли даже волки. Такие серые, жестокие, сильные. Но на волков выслали егерей. Били по лицензии. Волки - не враги. На них не требуется снайперов. А егерю чтобы застрелить волчью особь – сначала надо получить эту самую лицензию за тридцать гривен. Всё просто, оплата как тридцатью сребрениками. А ко мне все эти восемнадцать остановленных мной в бою всё лезут и лезут... Вот оттого я даже во сне в них постреливаю... Да вы проходите. Вы ведь как-никак свой... Так что вам в Домик. К нему не более пятидесяти метров. Правда, сплошь и рядом птичий помет... Но он, говорят, если высушить и перетолочь с цветом ромашки - омолаживает... Я хоть не проверял, но от забредших сюда барышень слышал. Правда, только, где те барышни. Да и в Домике мне неуютно. Так что обычно сплю только в засаде. Прямо на берегу.
- А что, так и не куришь?
- В снайперской засаде – ни-ни… Да я и не пью... При бессоннице после выпивки впадаешь в сплошные кошмары. У иных крыша едет...
- А ты, значит, во временную отмазку, на Птичий остров?
- Отож... Да и вас самого, гляжу, сюда занесло.
- Та я ж за своим...
- Вот и я жду свояка... Но его достала ответка... Оттого его всё нету и нет...
Прощаемся... По тропинке изгаженной бело-серым птичьим помётом бреду вдоль берега к Домику. Если судить только по количеству птичьего помета, то здешних птиц должно быть видимо-невидимо. Но с птицами что-то не так. То ли кричат меньше положенного, то ли их не столь уж и много... Уточнить бы у местного егеря или хотя бы у того же мастера Тхена. Но мастер Тхен обычно немногословен. Похоже, он всё ему положенное сказал мне ещё накануне...
Там, где у самого меня прежде было неплохо — черный могильный камень. У этого камня я долго барражирую в своих собственных нелепых воспоминаниях, тогда как старик, ну да, - мастер сновидений Тхен долго и терпеливо ожидает, пока я, наконец, освобожу ему свое место, чтобы затем очистить этот одинокого святой для нас камень от замшелости и обрывков душевной кожи, и только затем встать на молитву, в конце которой и он, подобно мне, начал поносить настоящее столь же, как и я, бранно и разно. Вот и всё. Он всего лишь мой Айк, моя собственная проекция из очевидного будущего. Как же я сразу в этом не разобрался? Теперь я со спокойной совестью навсегда выезжаю в Израиль, но на границе огромного беспутного СНГ для таких как я обученные местные подонки устраивают самые разнообразные провокации.
Мне такие козни устраивает некий экс-майор-особист, изводя меня до исступления самыми нелепыми допросами, опросами и расспросами, пока не случается мне у самог+о выхода из таможенной преисподни неожиданно получить из рук женщины в черном израильский дипломатический паспорт. И тогда я говорю мерзкому поганому хайеру свою последнюю на этой земле речь:
- Вот все вы постоянно спрашиваете меня: кто такой еврей, и насколько жив во мне этот самый еврей. Позволю себе ответить, еврей - это смысл и стиль жизни, ее содержание, это ни с чем не соразмеримая еврейская семья - мишпуха. В советских евреях обрезали религиозность кроваво... У Бабеля Исаака раввины мудрые, но не смелые люди, люди-улитки.... У простых киевских евреев - Яхве - это целый мир, израильтяне держаться в быту за Гошем, а вот баптисты и не евреи вечно держаться только за одного неведомого еврейству Иеговы, к которому простые евреи отношения не имеют. Но им хватает и этой эманации Бога... Я родился в Киеве в еврейском доме на 30 лет раньше, чем пришли первые раввины нового времени, которые на Сидур пели религиозные тексты на мотив песни Гражданской войны: «по долинам и по взгорьям»... Так что не лечите меня, недруги и други мои. А мне пришло время спасать прежде написанные неопубликованные книги мои, чтобы и вы начали понимать нынешнее и советское еврейство обширнее и глубже... Но главное при этом не растерять в мире близких, а с ними - цель и мечту...