ГЛАВА 4
Серьезная и радостная проповедь
Почти два с половиной века назад служение замечательного богослова, Божьего человека и великого проповедника зажгло сердца тысяч верующих. Имя этого человека — Джонатан Эдвардс. Оценивая талант Эдвардса, многие могут сказать, что за всю историю церкви другого такого богослова не было (хотя первое место всегда будет оставаться пустым). Эдвардс, конечно, не был идеальным человеком, но сколько уроков о нелегком труде проповедника мы можем по-черпнуть из его жизни!
Будучи еще очень молодым, он обнаруживал глубокую убежденность и напористость во всем, что бы ни делал. Однажды он написал в своем дневнике: «Решено, буду жить всеми силами, покуда жив». Его про-поведи от начала и до конца были воплощением строгости и серьезности: 1200 проповедей — и ни одной шутки.
Во время проповеди в день его рукоположения, в 1744 году, он произнес следующие слова: «Если служитель церкви светит без тепла, развлекает слушателей заученными, безвкусными речами, из-за отсутствия святости в которых нет и намека на огонь духа, рвения о Господе и благосостоянии душ, то он просто доставляет удовольствие ушам прихожан, заполняя их головы пустой болтовней, которая не может ни сердце согреть, ни душу спасти»[19].
Эдвардс был более чем убежден в реальности славы небес и ужаса ада, что и сделало его проповеди и все служение таким искренним. Он подвергался серьезной критике за активное участие в движении духовного Возрождения. Чарлз Чанси, священник из Бостона, обвинял Эдвардса и других за то, что они возбуждают слишком много чувств своим до ужаса серьезным отношением к спасению души. На что Эдвардс ответил:
Если вы, будучи отцом, увидели бы свое дитя в доме, охваченном пламенем, если бы ему угрожала опасность сгореть заживо и если бы дитя отказалось покинуть горящее здание, не осознавая при этом всей опасности положения, то стали бы вы — сказав раз, сказав два — безразличным тоном продолжать предлагать ему спастись? Разве вы не стали бы кричать, от всего сердца уговаривать, объяснять всю опасность его положения, риск погибнуть в любую минуту — и делать это всеми возможными способами? Если бы вы говорили безразличным тоном, со скучающим видом, будто обсуждаете обыденные, ничего не значащие вопросы, то не подумали бы о вас, что вы не в своем уме?
Если же мы, кому поручено заботиться о душах, знаем, что есть ад, что есть проклятие, осознаем ужас положения наших слушателей, понимаем, что им грозит страшная опасность, которую они не видят, то разве это не моральное преступление — умолчать об этом, не объяснить тяжесть их несчастного положения, не предложить им бежать от этого, не кричать об этом?[20]
По свидетельству современников Эдвардса, его проповеди производили неизгладимое впечатление на верующих церкви в Нортгемптоне. Он, конечно, не обладал такими же ораторскими способностями, как Джордж Уайтфилд. В те дни пробуждения от духовного сна Эдвардс всегда лишь зачитывал рукописный текст проповеди, сопровождая чтение немногочисленными, суховатыми жестами.
В чем же тогда заключалась сила его проповедей? Серино Дуайт, автор мемуаров об Эдвардсе, утверждал, что успех его проповеди отчасти являлся результатом «всепроницающего праздничного настроя ума — во всем, что бы ни делал Эдвардс, в его книгах и даже в его манерах можно было видеть торжественность, которую он ощущал, находясь в присутствии Бога. Это торжественное ощущение отражалось буквально во всем: в том, как он готовился к проповеди, как вел себя во время служения. Такое настроение захватывало слушателей сразу и бесповоротно»[21]. Дуайту довелось однажды спросить одного из слушателей Эдвардса, был ли тот красноречивым проповедником. И вот что он услышал в ответ:
Его речь была монотонной и маловыразительной. Редкие жесты и перемещения по кафедре. Он не стремился угождать вкусам слушателей, поразить чье-либо воображение некоей элегантностью стиля или красивыми иллюстрациями. Но если под красноречием понимать силу, помогавшую ему раскрыть перед слушателями важнейшие библейские истины, силу аргументов, произносимых с таким пылом и накалом чувств, что казалось, будто вся душа проповедника была во власти проповеди, ее смысла и способа ее выражения (да так, что все слушатели были от начала и до конца пленены его словами, оставлявшими в памяти неизгладимое впечатление от всего услышанного), тогда, несомненно, г-н Эдвардс был самым красноречивым проповедником из всех когда-либо слышанных мною[22].
20
Jonathan Edwards,