Ну а почему германская элита: политики, историки, писатели, журналисты, священники, учителя и юристы столь отчаянно цепляется за газовые камеры? Разве не пристало немцам радоваться избавлению от «исторической вины»?
Почему результаты экспертизы Лейхтера не набраны крупными буквами на первых страницах немецких газет? Отчего руководящая и формирующая общественное мнение каста с мазохистской одержимостью противится оправданию Германии от обвинения в геноциде?
Выше было уже показано, почему Бонн вынужден брать на себя ответственность за холокост. ФРГ хотела бы выглядеть образцовым союзником США, одновременно демонстрируя своей молодежи пагубность национализма, хотя немецкие консерваторы вполне удовлетворились бы умеренной пропагандой в отношении холокоста и газовых камер. Пары упоминаний в месяц об Освенциме им хватило бы, но эта тема – монополия левых политиков и интеллектуалов, дабы загасить всякую искру патриотизма и национального самосознания, и потому трижды в день они талдычат народу об Освенциме. Консерваторы ничего не смогли предпринять против этой промывки мозгов, ибо иначе бы их сразу же обвинили в «неонацизме», и им приходится ограничиваться регулярными предупреждениями – за преступлениями нацистов не забывать преступлений коммунистов.
Отступать консерваторам некуда. Они сильно замешаны в обмане и сидят с левыми в одной лодке. Когда правда истории победит, немецкий народ начнет задавать вопросы. Ежедневно в ушах политиков, начиная с ХДС и кончая «зелеными», будет греметь:
Почему еврейским организациям и Израилю вы выплатили из кармана налогоплательщиков 60 или 70 млрд. марок в качестве откупного за выдуманные газовые камеры? Ладно, забудем о материальных затратах. Но мы не можем простить, что за истекшие десятелетия вы не предприняли даже малейшей попытки, чтобы оправдать нас, а унижали нас и себя при покаянных паломничествах в Освенцим и Израиль и ритуалах самобичевания и плача. Отчего вы раньше не послали в Майданек и Освенцим какого-нибудь Лейхтера?
У судей и прокуроров спросят. Почему вы проводили в правовом государстве показательные процессы по сталинскому образцу? Не уйдут от вопросов учителя и священники. И вряд ли поможет отчаянный вопль: «Мы же об этом не знали!»
А журналисты? Разве после 1949 года можно было в Германии хоть один день " раскрыть газету или включить телевизор, чтобы не узнать об убийстве евреев? Что станет с немецкими репортерами и борзописцами, когда холокост околеет? Вот почему тележурналисты и просто журналисты от «Штерна» до «Бильд-цайтунг» и, разумеется, «Цайта» за газовые камеры будут биться до последнего, как львица за своего львенка.
А историки, щедро вознаграждаемые за то, что списывают друг у друга чепуху и фальсифицируют историю, превращая в преступников собственный народ? Кто захочет учиться истории у проф. Моммзена, слушать проф. Еккеля о характере немецкой вины, просить экспертизу у проф. Шефлера, прочесть даже строчку у проф. Бенца? Все их книги попадут туда, где им положено быть!
И нет ничего удивительного, что Бенц охотно цепляется за глупости Прессака и восхваляет их как «опровержение» экспертизы Лейхтера [347].
А писатели? Кто будет испытывать хоть каплю уважения к Понтеру Грассу, заявившему 13 февраля 1990 года [348]:
"Представив мой доклад с мрачным названием «Письмо в Освенцим» и подведя литературный итог, я в заключении хочу сравнить крах цивилизации в Освенциме и немецкое стремление к единству. Освенцим вопиет против всякого, кто в за твердую немецкую валюту хочет достичь единства в результате настроения, создаваемой этим настроением тенденции, торговой мощи немецкой экономики, Освенцим вопиет против даже бесспорного права народов на самоопределение, против всего, ибо мощная единая Германия, наряду с другими причинами, была одной из предпосылок свершившегося ужаса.
Ни Пруссия, ни Бавария, ни даже Австрия сами по себе не создали и осуществили бы принципы и методы организованного геноцида; это смогла сделать единая Германия. И у нас есть все основания опасаться единства, способного к действию. Ничего, никакое идиллически живописуемое национальное чувство и никакие уверения в доброй воле не могут умалить или легкомысленно зачеркнуть опыт, который мы обрели в единой Германии как преступники и жертвы. Нам не пройти мимо Освенцима. Как бы нам не хотелось, мы не должны на это идти, так как Освенцим – это наше дело, это – несмываемое клеймо на нашей истории, хотя я мог бы назвать достижением данную им возможность самопознания. Ныне мы наконец-то знаем себя".
Кто будет это печатать, продавать или читать, когда каждый немец узнает имена Лейхтера и Рудольфа? Отстаивая газовые камеры, Грасс защищает самого себя, ибо знает, что в противном случае его речи окажутся там, где им место, вместе с «показаниями очевидцев» Врбы, Мюллера, Визенталя, Штейнера и Визеля и «научными исследованиями» Еккеля, Фридлендера, Кларсфельда, Шефлера и Бенца.
В своем эпохальном романе Оруэлл предсказал государство, где толпа фальсификаторов день и ночь работает над искажением фактов ради возвеличивания своего народа. Оруэллу не хватило фантазии изобразить государство, где политики, историки, священники, юристы, литераторы и журналисты упорно работают над фальсификацией истории ради очернения собственного народа, с огромным усердием выковывая для него цепи.
Перевоспитателям народа мало геноцида 6 миллионов евреев. Они изобрели геноцид 500 тыс. цыган. Об этом пишет Себастьян Гафнер.
«С 1941 года в оккупированных странах Восточной Европы началось, наряду с евреями, истребление цыган. Этот геноцид /.../ почти не был потом изучен в деталях. О нем много не говорили, когда он случился, и сегодня о нем тоже мало известно; известно лишь то, что он имел место».
Следовательно, в деле геноцида цыган доказательств нет, но несмотря на это известно, что он имел место! Сказка об истреблении цыган в Третьем рейхе вошла в огромное число книг. Михаил Краусник в книге «Здесь – цыгане» плетет о «скрытом геноциде», приводя доказательство этого скрытого холокоста.
Что это за доказательство? Да все те же записки Гёсса в краковской тюрьме! Без этой испытанной карты – Гёсса геноцид цыган рушится также как геноцид евреев. В «Хисторише татзахен» № 23 Валенди подробно разбирает выдуманное истребление цыган. Само собой разумеется, этот номер журнала был запрещен в самом свободном за всю историю немецком государстве. «Шпигель» 1979, № 10 сожалеет об отсутствии документов относительно убийства 500 тыс. цыган: «Их мучения не запечатлены в книгах, ни в какой монографии нет описания их шествия в газовые камеры и на место казни». Ничего удивительного в этом нет, ибо данный геноцид – плод больного воображения перевоспитателей немецкого народа.
Политическая и идеологическая элита Германии – за малым исключением – очутилась нынче в ловушке, выхода из которой нет. Ученым, техникам, инженерам, врачам и предпринимателям, конечно, нечего бояться разоблачения обмана, но политики всех мастей, историки нового времени и журналисты народом будут наказаны безграничным отвращением и бесконечным презрением, поскольку они его ежедневно шантажировали и унижали газовыми камерами Освенцима (а до 1960 года и Дахау).
Когда в бывшей Югославии творятся невероятные преступления, в Штутгарте, например, происходит суд над стариком, которого осуждают на пожизненное заключение за якобы за свершенное в последнюю войну убийство двух человек. И все это только на основании свидетельских показаний.
Есть, разумеется, возможность придать краху определенные рамки: президент или канцлер могли бы обратиться к населению по телевидению с взволнованной речью и сказать правду. Но подобный поступок требует мужества и нравственного величия, чего оба названных деятеля лишены. Поэтому Коли и Вейцзекеры идут прежним путем. Они запрещают книги, отдают ревизионистов под суд, продолжают выплачивать Израилю компенсацию, сажают в тюрьму 80-летнего старика за преступление, которое он совершил в тридцатилетнем возрасте, представляют Визеля на Нобелевскую премию мира и награждают Визенталя, автора басни о производстве мыла, золотой медалью Отто Гана за заслуги в деле взаимопонимания между народами. Они думают, что факты никогда не вскроются или вскроются лишь после их смерти, поскольку немецкие историки меньше всего заинтересованы в исторической истине, так как из-за шкурных интересов СМИ будут блюсти цензуру, так как все партии от ХДС до неокоммунистов повязаны друг с другом, так как литераторы от Хохута до Грасса вряд станут пилить сук, на котором сидят. Все, однако, кончится плохо.