Освещенная поздним солнцем, неподвижно застыла карусель. Человек отпер замок. Карусель застыла между двумя газометрами, задумчивая и отрешенная, как еще не загримированный клоун. С пестрой крыши свисали длинные, внушительные цепи. Маленькие сиденья блестели лаком. Небо и солнце внезапно тоже засверкали лаком. Ни с того ни с сего дети рассмеялись.
— Хотите музыку? — спросил мужчина.
— Настоящую? — возбужденно ахнул Герберт.
— Ты слишком много требуешь, — возразил мужчина.
Угрожающе чернели газометры.
— Музыка — это опасно, — сказал Георг. — На воде ее далеко слышно. Где-нибудь там есть тайная полиция.
— Воде-то что, течет себе мимо, — мрачно заметил мужчина.
— А если они узнают, что мы катаемся на карусели! — Рут поежилась. Владелец тира молча проверил сиденья. Грозно поблескивал песок.
— Музыку!
— А если на вас донесут?
— Знаете, что это значит?
— Нет, — спокойно сказал мужчина и крепко пристегнул детей. Словно на пробу он привел карусель в движение. Сиденья качнулись.
— Давай! — снова крикнула Биби. — Музыку!
Крыша начала кружиться. Негнущаяся нога Герберта боязливо взлетела в пустоту.
«Возвращайся!» — заорал раструб динамика поверх парапета набережной.
— Я хочу сойти! — закричал Герберт. Никто его не слушал.
Дети летели. Они летели вопреки закону своих тяжелых башмаков и вопреки закону тайной полиции. Они летели, повинуясь закону центробежной силы.
И серость, и зелень остались далеко внизу. Все краски слились. Чисто и ярко сверкал воздух во славу неведомого. Они глядели на мир другими глазами.
Глубоко внизу стоял, сложа руки на груди, хозяин тира. Он закрыл глаза. В этот миг тир вместил для него целый свет.
Дети кричали. Они то и дело хватались друг за друга, чтобы потом еще дальше разлететься в разные стороны. Все было так, как они себе представляли.
«Возвращайся!» — надрывался динамик.
Дети его не слышали. Блеск самых дальних звезд добрался до них.
Какая-то женщина переносила через мост коляску. Ребенок в коляске спал, и лежал, и улыбался. Другой ребенок бежал рядом с коляской и громко плакал.
— Хочешь есть? — спрашивала женщина.
— Нет! — плакал ребенок.
— Хочешь пить? — спрашивала женщина.
— Нет! — плакал ребенок.
— У тебя что-нибудь болит? — спрашивала женщина.
Ребенок заплакал еще громче и вообще не ответил.
— Помоги мне нести! — сердито сказала женщина.
Кривые ступеньки спускались к воде.
— Держи крепче, — сказала она. — Ты слишком слабо держишь.
Налетел ветер и попытался взбить ее повисшие прядями волосы. Ребенок в коляске заплакал. Ребенок рядом с коляской засмеялся. Они шли вдоль реки.
— Почему ты смеешься? — спросила мать.
Ребенок засмеялся еще громче.
— Нам нужно найти место, — сказала она, — хорошее место!
— Место, где ветер, — засмеялся ребенок, — где ветер и много муравьев!
— Место, где нет ветра, — возразила женщина, — и муравьев тоже нет.
— Такое место, где еще никто не лежал, — смеялся ребенок, — где трава еще высокая!
— Где трава уже примята, — сказала женщина, — и где уже лежало много народу. Там лежать лучше.
Ребенок умолк. Издали был слышен громкоговоритель.
— Вот! — крикнула женщина. — Вот хорошее место! Наверное, здесь совсем недавно кто-то был.
— Кто здесь был? — спросил ребенок.
Женщина достала из коляски одеяло и расстелила на траве.
— Следы маленьких ног, — сказала она. — Дети вроде тебя.
— Правда, вроде меня? — улыбнулся ребенок.
— Не приставай, — нетерпеливо сказала женщина.
Ребенок побежал вниз, к воде. Он нагнулся, поднял камень и взвесил его на руке.
— Мама, камень плавает?
— Нет.
— А я хочу пустить его поплавать!
— Делай что хочешь. Я устала.
— Что хочу, — повторил ребенок.
Солнце спряталось.
— Мама, там лодка, старая лодка! А там наверху — поезд. Как он быстро едет, как ярко сверкают окна! На чем мне поехать, мама, что меня дальше увезет? Лодка или поезд? Мама, ты спишь?
Женщина бессильно уронила голову на руки, ее дыхание выровнялось. Рядом лежал младенец с открытыми глазами, в них отражалось небо. Ребенок снова взбежал вверх по склону и наклонился над маленьким. Коляска неподвижно чернела на фоне тумана.
— Ты правда хочешь на ней поехать? — спросил ребенок. — Ничего, что так медленно?
Младенец беззвучно улыбался.
— Придет время, поедешь и на поезде. Но поезд уж очень часто делает остановки!
Младенец испуганно скривил рот.
— Нет, нет, ты этого тоже не хочешь! Эй! Там внизу — лодка. Если ты будешь в ней лежать, она поплывет без остановок! Она будет плыть, сколько захочешь. И никаких пересадок, и никто тебе не станет менять пеленки. Хочешь? Айда!
Женщина глубоко вздохнула, медленно перевернулась на другой бок. Тихо покачивалась лодка. У берега ее удерживал только черный канат.
Ребенок подхватил младенца и побежал с ним вниз по склону.
— Лодка похожа на колыбельку, правда?
Младенец закричал. Он лежал на корме, как связанный рулевой.
— Погоди, я сейчас!
Ребенок отвязал лодку. Он стоял обеими ногами в воде.
— Чего кричишь? Погоди, погоди! Не можешь потерпеть, что ли?
Младенец закричал еще громче. По его маленькому лицу запрыгали крупные мутные капли. Лодка дрейфовала к середине канала. Она крутилась, качалась, словно в нерешительности. Умнее, чем океанский лайнер, умнее, чем…
Эллен сонно заморгала и вытянула шею над парапетом набережной. В этот миг лодку подхватило течением. Она опрокинулась.
«Возвращайся!» Чуть ниже по течению динамик издал фальшивый звук и смолк.
— Ну что, накатались? — рассмеялся хозяин тира.
— Накатались! — радостно закричали слегка осовевшие дети.
Человек отстегнул их.
— Меня совсем не мутит, — сказал Герберт. — Ни капельки.
— Большое спасибо!
Они пожали ему руку. Человек сиял.
— Завтра придете кататься?
— Больше не придем, — серьезно ответил Георг. — В двух километрах отсюда тайная полиция.
— Берегитесь! — сказал мужчина. — А если… Я хочу сказать: дружба есть дружба. И в любом случае на карусели вы никогда не катались.
— Мы на карусели никогда не катались, — сказал Леон.
У выхода стоял, прислонившись, долговязый парень.
— А вы почему не платите?
— Мы уже! — крикнули дети и побежали.
Быстро, еще быстрее! До их места оставалось каких-нибудь несколько шагов.
— Здесь!
Руки у них опустились. Вся кровь отхлынула от лиц. Ошеломленные, стояли они на краю откоса, и неподвижно чернели их фигурки посреди летнего вечера.
То, что они увидели, превосходило их самые смелые представления о мировой несправедливости, превосходило меру их терпения: отряхиваясь от водяных брызг, из канала выходила Эллен, и на руках у нее был грудной младенец.
Младенец, которого они поджидали почти два месяца, младенец, которого они хотели спасти, чтобы оправдаться, чтобы им наконец разрешили сидеть на всех скамейках, — их младенец!
Держа за руку второго ребенка, на берегу стояла мать и кричала от ужаса и радости. Со всех сторон сбегались люди. Словно они все вынырнули из реки, как призраки, чтобы воспользоваться этой редчайшей возможностью и доказать, на какое сочувствие способны их сердца. Эллен в замешательстве стояла среди них. И тут она увидала на краю откоса своих друзей.
Женщина хотела обнять Эллен, но Эллен ее оттолкнула.
— Я ничего не могла поделать! — с отчаянием в голосе закричала она. — Я ничего не могла поделать! Я хотела вас позвать, но вы ушли слишком далеко, я хотела… — Она растолкала людей вокруг себя.