Номинально острую нехватку автотранспорта и тракторов-тягачей в Красной армии к началу войны признают все, но выводов почему-то не делают, сравнивая лишь количество танков противников. Но ведь понятно, что 375 танков, положенные советской танковой дивизии, при 1360 положенных ей автомашинах и 630 мотоциклах куда более ориентированы на оборону, чем 180–200 танков немецкой дивизии при двух с лишним тысячах автомашин и 1300 мотоциклах. Танки — мощь удара, мотопехота, прикрывающая их фланги, — его плечо, глубина. В советской дивизии два танковых полка и один мотопехотный, в немецкой — наоборот. Получается, что по сравнению с немецкими дивизиями советские были куда менее «наступательны», даже если судить по штатному, а не по реальному составу.
Если Советский Союз и готовился к войне, то к той самой, что кратко описана в известной песне «Если завтра война». Кстати, публичная советская военная доктрина того времени — нападение врага, контрудар, перенос войны на территорию противника — не слишком отличалась от реальности. К концу контрудара, требующего не столько глубины, сколько танковой мощи, к переносу войны на территорию противника мобилизованный автотранспорт как раз успевал.
Что касается якобы имевшего место «наступательного» выдвижения авиации к границам, оно на самом деле было общим, а не наступательным развертыванием. Под первый удар немецкой авиации попали в основном аэродромы истребителей — которые уже по факту того, что они истребители, должны были находиться близко от границы. Немцы знали, что уничтожат в основном истребители, и рассчитывали, что советские бомбардировщики не отважатся атаковать немецкие колонны без их прикрытия. Но те отважились. И даже дальние бомбардировщики вместе с фронтовыми бомбили и обстреливали немецкие колонны, жертвуя собой, но выигрывая время. Капитан Гастелло и пилоты его эскадрильи летали именно на дальних бомбардировщиках Ил-4.
Самоубийственные рейды советских летчиков, как и отчаянные удары советских танков и пехоты, выигрывали бесценные часы и дни, отнимая их от тех 6–8 недель, что немцы отводили на войну. Часы задержки в пробках, простои танков без горючего и запчастей, сожженные автоколонны — все это приводило к отсрочкам.
Да, глупо отрицать, что немцы достигли оперативной внезапности. Но они достигли ее и летом 1940 года, хотя Франция уже 9 месяцев воевала с Германией и готовилась к отражению нападения. В оперативном искусстве немцам тогда еще не было равных, «поймать» их можно было лишь на стратегических просчетах. Красная Армия серьезно уступала немцам в самом главном — организации. И она не стала пытаться обыгрывать их в этой игре — ждать, пока наладится связь и взаимодействие, пока всем подвезут горючее, всем раздадут патроны и снаряды. Так ждали французы — и проиграли.
Красная армия, получив 22 июня тяжелейший удар, действовала абсолютно логично в ситуации внезапного нападения. Она бросила всё, что не могла унести и увезти с собой. И отправилась бить противника тем, что есть, и там, где она его найдет. Жаркие встречные танковые сражения лета 1941 года, характеризуемые девяноста процентами историков как провальные и бесполезные, на самом деле сыграли решающую роль в войне. Несмотря на весь беспорядок в управлении советскими войсками, они в значительной степени определили исход войны — немцы в график не укладывались, и безоговорочного поражения СССР в первый год войны не получалось.
Русские не просто воевали. Они сражались в окружениях, пробивались из окружений, контратаковали, и, снова оказавшись в кольце, вырывались из него к своим. Те самые «боеспособные части», отступлению которых «в просторы русской территории» вермахт должен был воспрепятствовать, с боями отступали, соединяясь с подходившими подкреплениями.
Война в глубине страны в планы немцев не входила. Темп операций снижался, они пожирали все новые и новые ресурсы. Советский Союз реализовывал свое единственное преимущество — возможность мобилизации больших масс людей, психологически готовых к войне. Жертвы, принесенные в 1941 году, более 3 миллионов пленных советских солдат — все это плата за то, что Советский Союз еще не успел догнать Германию в развитии промышленности. Больше жертвовать было нечем.
Немцы столкнулись с тем, что критический уровень потерь, делающий небоеспособными английские и французские части, далеко не всегда является правилом на Восточном фронте. Они встретились с тем, от чего происходила их собственная манера войны, беспощадная и к врагам, и к себе. У русских, как и у немцев, коллективный инстинкт самосохранения народа возобладал над личными, частными инстинктами. Это стало возможным потому, что СССР, ощущая оперативные слабости своих вооруженных сил, умело подготовился к войне стратегически. Народ получил единство, общество получило устойчивую структуру, способную выдержать экстремальные нагрузки.