Все случилось весной.
Снег в Столице уже почти сошел, и слякоть на улицах оказалась непобедима, несмотря на все усилия коммунальных служб. Под ногами чавкало и хлюпало, пахло талой водой, зато небо, наконец, очистилось и радовало глаз наивной голубизной. Виктор Дарьевич решил прогуляться, пока Медицинская гэбня ждала служебного такси – шофер как раз отправился на дозаправку, не мог раньше озаботиться. Остальные головы были не против разойтись на время, потому что обсуждать что-то на улице, да еще в непосредственной близости от здания, где размещалось Бюро Патентов, все равно было не с руки.
Виктору Дарьевичу хотелось подумать.
В этот раз встреча Бюро Патентов с Медицинской гэбней не ограничилась напоминанием о пристальном внимании Европ к росским разработкам (до чего утомили, недоразвитые: мало того, что своего изобрести не могут, так и в краденых работах понимают с пятого на десятое) со стороны Бюро Патентов и просьбой о дополнительном финансировании со стороны Медицинской гэбни. Уже ближе к концу встречи Бюро Патентов заявило, что собирается отправить на лечение в Медкорпус нового пациента. Пациент, сказало Бюро Патентов, был невероятно талантливым инженером, но в последнее время так старательно напрягал гениальные мозги, что его светлый разум перенапряжения не выдержал. Усталый гений всюду стал видеть заговоры, порывался сбежать за границу и был перехвачен в считанных метрах от поезда на Бедроград, откуда намеревался отправиться морем в Латинскую Америку. Теперь ему требовался курс лечения и постоянный присмотр, и Бюро Патентов надеялось, что Медкорпус обеспечит бедному больному и то, и другое.
Медицинская гэбня согласно кивнула, после чего Виктор Дарьевич решил уточнить кое-какие детали. Потому что пациент пациенту рознь. И если Бюро Патентов просто решило устроить склонному к побегам гению отдых в стерильных объятиях Медкорпуса, то это дело житейское. И палата свободная найдется (мало ли площадей), и пятиразовое питание обеспечится (мало ли средств), и курс лечебных процедур проведется (мало ли лекарств). И неусыпный присмотр обеспечить можно – зря, что ли, Медкорпус держит при себе некоторое количество обученных людей с оружием. Люди эти в последнее время сидели без работы и наверняка начинали тосковать, хотя по их сосредоточенным лицам трудно было что-то разобрать. Вот и пригодились бы, пока всю бумагу на «крестики-нолики» не извели. Но все это не имело к Виктору Дарьевичу ни малейшего отношения. Скорее уж гения стоило бы сдать Горяченькому Врату Ладовичу, который, помимо прочего, отвечал еще и за АХЧ и обеспечил бы предмету забот Бюро Патентов подходящий режим. Поэтому Виктор Дарьевич аккуратно осведомился, насколько пациент – пациент.
Бюро Патентов старательно оскорбилось на намек и, покачав головами, еще раз подчеркнуло, что светлейший разум росской инженерии находится в плачевном состоянии. Посему Бюро Патентов надеется, что Медицинская гэбня, а в особенности Виктор Дарьевич как заведующий Когнитивной Частью, приложит все усилия, чтобы излечить этот разум как можно скорее.
Что ж, расстройство психики – тоже дело житейское, а Виктору Дарьевичу еще и стоило поблагодарить Бюро Патентов, если случай был на самом деле интересным. И он с куда большим удовольствием потратил бы время на этот случай, чем, к примеру, на грядущее выступление по радио в научно-популярной передаче – угораздило же! Поэтому Медицинской гэбне оставалось только спросить, когда именно фаланги и их цепной Силовой Комитет доставят в Медкорпус беглого гения. Чтобы морально подготовиться к этому явлению.
И вот тут началось что-то странное.
Бюро Патентов секунду помедлило и непринужденно ответило, что ни фаланг, ни Силового Комитета ждать в ближайшее время не стоит. И лучше обеспечить доставку пациента в Медкорпус силами самого Медкорпуса. Не зря ведь при нем состоит штат специально обученных людей? И вообще, если в ближайшее время кто-нибудь из фаланг завернет на территорию, подведомственную Медицинской гэбне – прогуляться и побеседовать о природе и погоде – то оному фаланге совершенно необязательно знать, кого и как там лечат. Нежелательно даже.
Виктор Дарьевич в задумчивости пнул камешек, оказавшийся на его пути. Камешек ускакал вперед и нашел бесславную кончину в луже. Что-то неприятное ассоциировалось у Виктора Дарьевича с этим камешком. Концы в воду…
Что Бюро Патентов не обязано посвящать Медицинскую гэбню в свои планы – это понятно. Где первый уровень доступа, а где пятый. Но Бюро Патентов, которое призывает Медкорпус укрывать информацию от фаланг? Не разрешает, не позволяет не давать отчет людям в сером, а прямым текстом велит ничего не разглашать?
Нет, это было, несомненно, приятно. Чем меньше фаланг будет шататься по территории Медкорпуса, тем лучше. Но непонятно. А непонятное Виктор Дарьевич предпочитал расковыривать до тех пор, пока оно не становилось понятным или хотя бы пригодным для исследования.
Все это, конечно, нужно было обсудить гэбней, но сначала следовало добраться до Медкорпуса, а шофер все задерживался – и где только таких набирают, дефективных?
Вот на мысли о дефективных Виктор Дарьевич и столкнулся с цветным пятном в форме человека. Перед глазами мелькнуло что-то огненно-красное в сочетании с невозможно зеленым, что-то сверкнуло, Виктор Дарьевич пропустил мощный толчок в грудь, попятился на несколько шагов и разглядел нарушителя своих размышлений, который не удержался на ногах и приземлился в ближайшую лужу на ягодицы.
Первым побуждением Виктора Дарьевича было вытащить дефективного из лужи и сдать Врату Ладовичу, у которого пара сотрудников как раз с большим энтузиазмом изучала явление дальтонизма. Если бы Виктор Дарьевич не погрузился так глубоко в свои мысли, он наверняка бы заметил раньше это цветастое недоразумение, которое моргало в луже, задрав колени куда-то к ушам, и худобой и буйством красок напоминало какое-то ядовитое насекомое.
Дефективный поднялся сам, близоруко сощурился на Виктора Дарьевича (нет, определенно, у него что-то не то было с глазами) и развел руками.
– Извините.
– Ничего страшного, – отозвался Виктор Дарьевич и даже сделал шаг в сторону, давая место на сухом пятачке асфальта, где можно было отряхнуться.
Дефективный выловил из слякоти слева от себя очки-хамелеоны (вот что сверкнуло в воздухе, значит), повертел в руках, как будто сомневаясь, и со вздохом вытер о собственный красный плащ, который и без того был испорчен. Нацепил очки на нос, извернулся кренделем и попытался заглянуть себе за спину, чтобы оценить ущерб. Должно быть, не преуспел, потому что вдруг повернулся спиной к Виктору Дарьевичу и спросил:
– Все совсем безнадежно?
– Да, – честно сказал Виктор Дарьевич, потому что этот плащ был безнадежен еще на стадии идеи. Что до человека, который позволял себе носить такую вещь вместе с зеленым шарфом с бахромой, бегать по улицам и сбивать с ног людей, то все было не так однозначно. Грамотно подобранная терапия исправляла и не такие печальные случаи.
– Попробую сдать в химчистку, вдруг спасут, – вздохнул обладатель плаща, развернулся и вдруг широко улыбнулся. – А пока – не все ли равно, в чем спешить на разнос к начальству?
Он говорил очень правильно, четко, как будто на машинке печатал. Но это не мешало ему нести околесицу. «Разносов» Виктор Дарьевич не признавал. Если подчиненный натворил что-то совершенно ужасное, то должен сообразить это еще до того, как начальство решит устроить ему разнос, и все силы бросить на работу над ошибками. И зачем тогда объяснять ему в грубых выражениях, как он неправ, если это и так ясно обеим сторонам? А если не сообразил, не бросил и не ясно, то зачем Виктору Дарьевичу такой безмозглый подчиненный?
Вот и этот, в плаще, тоже – зачем? В принципе, имеется в виду, в рядах подчиненных Виктора Дарьевича его не было. Он бы запомнил.