Фаланга даже ручками всплеснул – демонстрировал, как его удивляет виктордарьевичевское непонимание.
– Да кто же вам сказал, Виктор Дарьевич, что вашего пациента кто-то собирается забирать? Вопрос был куда проще – у вас он или нет. Если бы вы напрягли память в пятницу, кто знает, может, у вас было бы меньше работы. И мы никогда не отрицали факта, что любой гражданин Всероссийского Соседства имеет право на медицинскую помощь. Так что лечите, лечите.
– Вы – это вы с Александром? – не удержался Виктор Дарьевич. – Тогда у вас странные понятия о методах лечения.
– Ах, Александр, – фаланга снова растянул губы в улыбке. – Вы ведь, кажется, лично не знакомы? Тогда вы вряд ли уже познакомитесь. А мы с вами еще поговорим, но пока идите – вас, кажется, пациент ждет.
Виктор Дарьевич пожал плечами, отряхнул с колен прилипшую грязь и пошел туда, где мигали огни «скорой».
***
Домой ему удалось вернуться только вечером в понедельник. Сначала ждал результатов обследования Лавра Сандриевича. Хотя бы тут повезло: двойной перелом лодыжки, множественные ушибы, но ничего более серьезного. Что касается состояния психики… Как только Виктор Дарьевич думал о состоянии психики пациента, он заставлял себя считать до десяти и обратно и напоминал себе, что терпение и труд никогда не подводят. И уже подумывал, а не назначить ли пациенту курс экспериментальных нейролептиков – хуже уже не будет, куда уж хуже. Но торопиться не стал – решил дождаться, когда успокоится его собственный разум. А то так назначишь невесть что, а потом разгребать последствия.
Ему удалось еще вздремнуть пару часов на диване в допросной, откуда, конечно, уже забрали Худошеева, а с утра пораньше явился фаланга. Тот же самый. Как ни странно, пациента видеть не пожелал, обыск проводить не рвался, зато долго и нудно выспрашивал у Виктора Дарьевича, из какого именно окна в каком именно доме выбросился Лавр Сандриевич. Он так задурил голову этими окнами и домами, что Виктору Дарьевичу уже хотелось ткнуть пальцем в первую попавшуюся фотографию – и пусть успокоится. Но окно все-таки удалось распознать среди еще десятка таких же, после чего фаланга принял довольный, на фаланговский манер, вид и попросил подписать показания.
– Чья это квартира? – полюбопытствовал Виктор Дарьевич, расписавшись.
Фаланга медово улыбнулся.
– Вам эта фамилия все равно ничего не скажет.
Он собрал со стола бумаги и фотографии, сложил в папку и пошел на выход. Уже у дверей обернулся и заметил:
– И у своих хороших знакомых не пытайтесь спрашивать, Виктор Дарьевич. Они тоже не знают.
Ну, не больно-то и хотелось знать.
Таинственного Александра Виктор Дарьевич так и не увидел, но Валентин Ананьевич ему шепнул, что Моль и еще нескольких работников регистратуры водили куда-то на опознание.
Потом последовал ожидаемый вызов от Бюро Патентов. Передавая из рук в руки вчерашнюю бумагу, состряпанную Вратом Ладовичем, Бюро Патентов интересовалось, как же так получилось и где же теперь гений и надежда росской инженерии, по мнению Медицинской гэбни.
Медицинская гэбня, разумеется, ответила, что пациент был возвращен в Медкорпус, где продолжает курс лечения.
Виктор Дарьевич про себя добавил, что гений-то в стационаре, а вот надежда – в заднице, потому что вытащить из гения хоть что-то вразумительное удастся еще не скоро. Но озвучивать не стал.
Бюро Патентов проявило озабоченность и намекнуло, что не зря просило взять это дело под личный гэбенный контроль. А потом, как будто нехотя, сказало, что, конечно, бдительность – дело хорошее, но лицам с третьим уровнем доступа вскоре будет разрешено интересоваться состоянием здоровья Лавра Сандриевича. Было бы от чего приходить в восторг. Только таких регулярных посетителей Медкорпусу и не хватало.
Так что домой Виктор Дарьевич вернулся с мечтой принять душ и выспаться. И чаю бы еще неплохо.
Дома на диване лежал Кристоф, закинув ноги на подлокотник. Он был длинный – Кристоф, не подлокотник – и целиком на диван не помещался. Виктор Дарьевич с неожиданным облегчением увидел на нем желтую рубашку и брюки в лазурную полоску. Некоторым вещам лучше оставаться такими, как есть. Есть части миропорядка, которые не стоит трогать даже ради науки, пусть их и ничтожно мало.
Что ж, хотя бы вопрос со встречей четыре на четыре был пока снят с повестки дня.
– Да, загубил ты мне месяц работы, – заметил Виктор Дарьевич и поставил портфель с бумагами на кресло.
– Витя-я-я-ааааау, – Кристоф, ничуть не впечатленный, сладко зевнул во весь рот. – Я отвел по твоей милости внеплановый вечерний эфир, потом плановый дневной, а в промежутке меня возило мордой по столу Бюро Патентов. Не выебало только потому, что я обворожительный, а они брезгливые. Я, понятное дело, профессионал и… и… а-а-а-аааауыыы… могу вести эфир из-под стола с микрофоном на колене, но не жди потом от меня сочувствия, ладно? Вам надо было выманить человека – мы выманили, а дальше не наше дело.
Он поднял голову и лопатки, Виктор Дарьевич сел, и Кристоф уронил растрепанную башку к нему на колени.
– Ты мне все потом расскажешь, – сонно сказал Кристоф. – Когда я проснусь.
Виктор Дарьевич сомневался, что тут было, о чем рассказывать. Слишком многое осталось вне поля зрения Медицинской гэбни. Хотя сама история о том, как Бюро Патентов отделяло «правильных» фаланг от «неправильных», может, и стоила того, чтобы ее запомнить, но Виктор Дарьевич хотел избавиться от суеты с заговорами и расколами и вернуться к нормальной работе. Ах да, и чаю.
– Зачем вам столько громкоговорителей в Городище? – спросил он.
– Информация для служебного пользования! – Кристоф поднял руку и запустил пальцы в волосы на затылке Виктора Дарьевича. И сменил тон. – Вить, ну только слепой не видит, что там строится очень особенный объект. И строят его в основном жители района. Как прикажешь их оповещать, если вдруг что?
– Вдруг? – переспросил Виктор Дарьевич. Прошла еще одна сонная минута, когда он спохватился. – Кристоф.
– М-м?
– Так тебя с утра вызывали к Бюро Патентов?
– Угум-м…
– Странно, – скорее себе, чем Кристофу, сказал Виктор Дарьевич. – Нас вытащили только днем.
Кристоф стряхнул с себя сон, поднялся и прошлепал босыми пятками к окну. На фоне заката его силуэт казался черным – как будто в костюме.
– Витя, если ты оставишь на минутку свой великомедицинский шовинизм и признаешь, что мир не крутится вокруг Медкорпуса, то поймешь, в чем тут дело. Пациент твой как убежал, так и прибежал, никуда не делся. А вот то, что целый район слушал двадцать минут из каждого утюга хуйню непонятного назначения, Бюро Патентов не могло оставить без внимания.
Никакого шовинизма в Викторе Дарьевиче не было, было четкое понимание окружающего мира, но раздражать Кристофа еще больше не хотелось. Он с коллегами и правда серьезно выручил Медкорпус.
– Район? – спросил он вместо возражений. – А не город?
– Район, район, – качнул головой Кристоф, вернулся и снова взгромоздился на диван. – Мы еще не вконец охуели, чтобы такие радиопьесы на всю Столицу ставить. Только технических подробностей не спрашивай. Гэбенная тайна.
Технические вопросы Виктора Дарьевича не волновали. Куда интереснее было, что радиогэбня потребует в итоге за свою помощь – или что она уже получила. Потому что дефективные в гэбне такого уровня не выживают, а значит, какую-то пользу радиостанция для себя вывела. Кристоф повернулся на бок и ткнулся лицом Виктору Дарьевичу куда-то в живот. Что ж, чай мог и подождать немного.
– И что же тебе помогло, раз Бюро Патентов не разложило тебя на элементы? – только и спросил еще Виктор Дарьевич в теплой сонной тишине.
Кристоф приоткрыл один глаз.
– Как всегда, – пробормотал он. – Великая сила искусства.