Однажды ему представился случай побывать в усадьбе нойона, и он узнал, что Гунчинхорло отправлена к отцу. А Того с тех пор, как они приезжали с обозом, больше здесь не появлялся, и никаких вестей о нем не было. Гунчинхорло умоляла дать ей возможность дождаться Того, но посланец нойона, невзирая на ее мольбы, забрал девушку и увез. Что с пей сталось потом, никто не знал.
Спрашивал Максаржав о друге и у госпожи — может, она что-нибудь слышала? Но та тоже ничего не знала. Того исчез, как сквозь землю провалился.
На надоме Максаржав отличился — стал победителем среди лучников.
— Не зря, видно, в свое время плетей попробовал, — шутил довольный нойон.
Знатные господа, которые смотрели состязания, сидя под навесом, перешептывались, когда Максаржав получал награды.
— Не сын ли это Ганжуржав-гуна?
— Ну что вы, — громко сказал кто-то. — Это же простой табунщик.
— Да нет, — вступил в разговор еще один. — Это сын Сандак-доржа, обедневшего гуна, а Га-нойон взял его к себе, выучил грамоте, человеком сделал. Так я слыхал. Верно я говорю, Ган-журжав-гуай[Гуай — форма вежливого обращения.]? — обратился он к сидевшему перед ним Га-нойону.
— Ну, не совсем так, — ответил тот. — Человеком он стал еще до того, как попал ко мне. А что касается грамоты, то это верно, я его выучил.
— И все же ученый человек — совсем другой человек. И не отнекивайтесь, это вы сделали из него человека. Говорят, хороший писец из него получился. И глаз у него верный — стреляет хорошо.
На надоме Га-гун встретил Очир-бээса.
— Что же это вы, милейший! Прибыли на праздник, а молодую хатан никуда с собой не берете. Может, нездорова? — спросил Очир с ехидством.
— Вот вы бы и таскали ее с собой, если вам правится. А коли у вас нет подходящей, возьмите хоть первую попавшуюся гулящую девку. — И Га-гун прошел мимо. Вспомнив, что Максаржава кто-то назвал простым табунщиком, нойон подумал: «Все порицают меня за то, что он у меня живет как батрак. И мне даже нечего на это возразить. И еще этот Очир-бээс со своими расспросами... И тут тоже нечего сказать в ответ. Кругом позор! Перед маньчжурским амбанем ползаю на пузе, и меня это даже не трогает, все безразлично стало. Нет, дома все-таки лучше! Там даже воздух живительный, как вода аршана» [Аршан — минеральный источник.].
Вскоре после поездки в столицу Максаржава отправили с обозом в Заяын-Баю. Он надеялся разузнать по дороге что-нибудь о Того и Гунчинхорло. У него была возможность ехать разными путями, но он предпочел побывать именно в тех краях, где кочевал отец Гунчинхорло. Он заранее узнал, где находится их кочевье, — через жену и детей того самого посыльного, который отвозил девушку из столицы на родину. Посоветовавшись с Цэвэгмид, он прихватил в подарок другу хороший дэли и гутулы.
Как только они прибыли в Заяын-Баю, Максаржав придумал какой-то предлог и отправился на розыски Того. Добравшись до речки Тэрхийн-гол, он стал расспрашивать местных жителей, не слышали ли они про Того. Ему сказали, что есть в этих краях Того, но и по возрасту, и по описанию это был явно не тот, кто нужен Максаржаву. И тогда он назвал имя Гунчинхорло.
— Уж не нойонова ли «хатан» нужна вам? Она живет здесь, их аил вон там, на берегу речки.
— Ас кем она живет? — спросил Максаржав.
— Вдвоем с отцом.
Максаржав отправился к реке и вскоре был возле потемневшей от времени юрты. По всем признакам аил очень бедный, скота вокруг не видно.
— Не выпускайте собак, — крикнул Максаржав, хотя собак возле юрты вроде не было. На его крик из юрты, ворча и ругаясь, вышел худой старик лет шестидесяти.
— Ты что, не видишь — у нас даже собак нет, — сердито сказал он.
— В добром ли вы здравии? — приветствовал Максаржав хозяина.
— Благодарю. А сам-то ты кто будешь? Что-то я тебя не видел ни разу. Небось какой-нибудь банди[Банди — послушник в монастыре.], приехал поиздеваться над дочкой моей. Убирайся отсюда! — вдруг закричал старик.
— Нет, отец, я нездешний. Издалека. Дайте мне напиться, и я поеду дальше.
— Чай пить надо заезжать в богатую юрту, — проворчал старик, а потом крикнул: — Гунчин! Выйди-ка на минутку. Вот тут проезжий, говорит, издалека...
Из юрты показалась девушка лет двадцати. Максаржав сразу даже не признал бывшую «молодую хатан».