— А где же твоя Ханда? — спросили гости у старика.
— Да пошла занять где-нибудь миску риса. Я-то, вишь, совсем слег. Пока здоров был — работал на фирму, как заболел — прогнали, кому я хворый да немощный нужен. А тут еще коровенка от старости сдохла. Да, не нажили мы богатства. Я сейчас больше всего о старухе тревожусь. Что с ней будет, когда меня не станет? Ведь у нее родных никого, одна-одинешенька на белом свете. Уж вы не оставьте Ханду, как умру-то. Пристройте куда-пибудь, хоть коров доить...
Старик с постели не вставал и даже не мог предложить гостям чаю.
— Дядюшка Дорж, не знаешь ли ты Того? Он был батраком у Га-гуна.
— Нет, не знаю такого. А зачем он вам?
— Да вот слышали мы, что в лесу, неподалеку от этих мест, напали на него люди Очир-бээса.
— И больше вы ничего о нем не знаете?
— Нет, больше ничего. Верно, его уже и в живых-то пет.
Старик долго не решался, по потом стал рассказывать.
— Да, не повезло парню. Он ведь тогда ночью приполз к нам. Мы его скрывали, потому что он не велел никому говорить о себе. Сказал: если узнают люди Га-нойона, что он здесь, ему не жить на свете.
— Так он, говорите, жив? — обрадованно воскликнул Максаржав. — Где же он?
— Он долго отлеживался у нас, пока не окреп. Днем мы его закрывали в кладовке, а ночью выпускали на волю подышать воздухом. Все просил, чтоб мы не сообщали о нем Га-гуну, а то, говорит, беда мне.
— Да, уж натерпелся, видно, горя, бедняга!
— Ну, а что потом?
— А как немного окреп, то с караванщиками от Буянтской фирмы отправился в Пекин. Немножко и я за него похлопотал у хозяев. По пути он хотел заехать в Великий Хурэ. Хороший парень, этот Того, помог нам — наделал из дерева рукоятей к огородному инструменту. Теперь нам надолго хватит. Собрал я ему немного еды на дорогу, старенький дэли отдал. Сначала у него ноги очень болели. Да и с ушами что-то неладно было, почти оглох. Но потом дело вроде пошло на поправку. Хотел было я позвать лекаря, да заплатить нечем.
— А что, караванщики уже вернулись?
— Нет. Они и не вернутся, нанялись для того, чтобы остаться на родине насовсем.
— А вот вы привязаны к своей Ханде, — сказал один из гостей с улыбкой.
— Да, привязан. Ведь у меня на родине, почитай, никого и родных-то нет. Кому я там нужен. Да и здесь я не нужен никому, кроме Ханды.
— Странно... В столице Того не появлялся, на Тэрхийн-голе тоже, — говорили спутники Максаржава, возвращаясь домой.
— А что, друзья! — сказал вдруг Максаржав. — Давайте поможем старику, подбросим ему иногда горсть-другую зерна или еще чего-нибудь из еды. Только никому не говорите, что Того скрывался у них. Иначе плохо придется старикам.
Вскоре прошел слух, будто Очир-бээс отправился в Великий Хурэ. Возвращался он в сопровождении большой группы нойонов и их жен. Чтобы строить лодки и плоты для переправы через Селенгу, к реке согнали множество людей. Пока готовилась переправа, нойоны расположились на берегу реки — здесь вырос целый городок из шатров и палаток. Повсюду сновали мастера-плотники, приближенные и челядь нойонов. Среди слуг шли разговоры: «Вот какой тарарам поднял «овсяной гун», а ведь титул он свой получил с помощью интриг». На берегу реки Ачутын-гол тоже разбили лагерь и, устроили там пиршество. Когда переправлялись через Селенгу, одна из женщин, сопровождавших Очир-бээса, уронила в воду золотой браслет, украшенный самоцветами, и бээс приказал собрать лучших пловцов, чтобы те нашли браслет на дне реки. Пловцы ныряли до изнеможения, но найти драгоценное украшение не смогли. Очир-бээс пришел в ярость.
— Остолопы! — орал он. — Вы нарочно оставили лежать на дне реки дорогую вещь, чтобы потом самим поживиться. А может, нашли да припрятали, а? А ну-ка, откройте рты! Вы, разбойники, ведь на все способны!
Но проверка ничего не дала. Тогда бээс приказал выпороть пятерых ныряльщиков и, не дав пм ни медяка за труды, отправился дальше.
Летом тысяча девятьсот одиннадцатого года Максаржав поставил юрту на летнике в степи, носившей название Средняя Хайланта, к северу от горы Ундур-ула. Стояло погожее лето, травы поднялись высокие, сочные. Скоту было вдоволь корму. Степь благоухала разнотравьем, Селенга спокойно несла свои прозрачные воды. Казалось, не только все живое, но даже ивы на берегу реки радовались прекрасному лету. Мир и спокойствие царили вокруг.