Но Максаржав не послушал его совета. «Как бы трудно мне ни пришлось, ехать все-таки надо!» И он сказал земляку о своем решении.
— Ну и дурак! — в сердцах пробормотал тот, провожая Максаржава взглядом.
Максаржаву сказали, что те пятеро, которым приказано сопровождать его, — парни сильные, давно занимаются борьбой. Он решил посмотреть, что это за люди. Ведь мало ли что случится, дело может и до рукопашной схватки дойти. Парни оказались действительно богатырями. Но Максаржав взял с собой лишь одного. А остальных четверых решил найти среди новобранцев. Начал расспрашивать, нет ли среди них бывших табунщиков или ламских послушников. Наконец нашел табунщика, ламу, опытного охотника и бывалого караванщика — ему доводилось даже в Пекин ходить с караваном. И вот вшестером отправились они по уртонной линии на восток. Бывшего ламу под видом бродячего монаха послали вперед — поразведать, что происходит во владениях отступника Палама.
— Палам-нойон, конечно, не дремлет, наверняка у него повсюду выставлены вооруженные дозоры, которые задерживают всех подозрительных, так что задача у тебя нелегкая, — напутствовал своего посланца Максаржав. — Надо узнать, где находится ставка нойона, сколько при нем людей, куда он выезжает.
— Постараюсь все сделать, — коротко ответил бывший лама.
Договориться с табунщиком Палам-нойона не составило большого труда — на рассвете, как было условлено, он отогнал косяк копей к востоку от ставки, по так, чтобы из ставки было его видно. На следующую ночь табунщик — один из пятерых, сопровождающих Максаржава, — с криком и свистом погнал коней прямо к ставке нойона. В середине косяка спрятались несколько всадников. Табун приблизился к стойбищу нойона. Оставив одного сторожить оседланных копей, двое других подползли совсем близко к юрте нойона и стали ждать, когда он выйдет. Наконец тот вышел в сопровождении телохранителя. Оба не успели издать ни звука, как были схвачены и крепко связаны. Затем один из лазутчиков, накинув дэли, снятый с нойона, вошел в юрту и прислушался. Похоже было, что жена нойона безмятежно и крепко спит. Он вышел из юрты и догнал товарищей. Связанного Палам-нойона положили поперек коня и погнали табун подальше от стойбища. Никаких следов похищения не осталось. Просто табун прошел, и больше ничего. Всю ночь скакал маленький отряд до ближайшего хошунного управления — здесь они уже были вне опасности.
Сначала Максаржав хотел сам расправиться с Палам-нойоном, по потом передумал и решил доставить предателя в столицу живым. Палам умолял выслушать его. Разговор вышел бурным и продолжался довольно долго.
— Кто ты такой и что собираешься со мной делать? — надменно вопросил нойон Максаржава.
— Я Максаржав, младший гун из хошуна Га-гуна, Сайн-нойон-ханского аймака. Мне приказано уничтожить тебя.
— Как же это можно лишать человека жизни!
— Предателя, который продался китайцам, можно!
— Опомнись, что ты делаешь! Неужели ты забыл, от кого ты получил титул младшего гуна?
— Мы наследственные воины, не тебе чета!
— Откуда вы все взяли, что я предатель?
У Максаржава мелькнуло: «И в самом деле, что знаю я о нем? Да-лама сказал, что он предатель и его нужно уничтожить... Вот я и выполняю приказ». А вслух сказал:
— Меня твои дела не касаются. Ты загубил столько жизней, что заслуживаешь смерти.
Палам-нойон смекнул, что Максаржаву не известно, в чем конкретно его обвиняют, и он продолжал:
— Так выслушай же меня. Ты ловкий и смелый человек. Если грамотный, запиши то, что я скажу, а уж потом убивай. Страха я не испытываю. Титул свой я получил не за заслуги, а купил на доставшиеся в наследство от отца деньги. Пришлось платить всем — начиная от взятки чиновникам китайского амбаня, кончая подношениями самому богдо. А получив титул, я постарался использовать его как только можно и стал еще богаче, чем раньше. Я отхватил несколько аилов у соседнего хошуна и стал жить безбедно. Однажды я увез девушку, дочь подданного восточного хошуна, и хотел сделать ее своей младшей женой. Ну, а местный нойон разозлился на меня и подал жалобу богдо. Он добился указа о том, чтобы меня как «человека неблагородного происхождения лишили титула, полученного от маньчжурских властей». А тут как раз пронесся слух, будто в Китае вспыхнуло восстание против императора. И вот я отправился в Пекин, чтобы встретиться там с руководителями восстания и попросить у них помощи — солдат и оружия. Решил выступить против богдо. Но оказалось, что восстание в Китае приняло вовсе не такой уж широкий размах. Поднялась там голь перекатная с серпами да вилами, и вот-вот восстание это подавят. Ну я и вернулся назад. Так почему же вы меня обвиняете в том, что я продал свою родину китайцам? Может, я и виноват перед самим богдо, по родиной я не торговал. А впрочем, что хорошего можно ожидать от тибетца[Имеется в виду то обстоятельство, что богдо-гэгэн был тибетцем по происхождению.], завладевшего властью в Монголии! А может, меня приказали убить по наущению слуг маньчжурского императора за то, что я имел связь с восставшими? Да они просто хотят поймать змею твоими руками. Тут у нас говорили как-то, что один нищий банди завладел имуществом бежавшего на родину китайца, а когда пришел в Хурэ, там его объявили святым. Тогда уж меня, при моих грехах, пожалуй, ханом надо бы провозгласить!