Пир продолжался весь день. Лишь поздно вечером гости понемногу разошлись. Цэвэгмид рассказала мужу о детях, о том, как они жили без пего. Дети не отходили от отца, самый младший устроился у него на коленях да так и уснул. Цэвэгмид улыбалась, глядя на эту картину. Максаржав сидел в хойморе. На плечи его был небрежно накинут дэли. Присутствие хозяина словно наполнило жизнью это жилище. Того давно уже улегся спать в соседней, восточной юрте. Наконец угомонились и дети, Максаржав и Цэвэгмид тоже легли. Но долго еще в ночной темноте слышался их шепот.
— Где это ты разыскал своего Бого? — спросила Цэвэгмид.
— Он сам меня нашел.
— Он женат, дети есть? Хозяйством обзавелся?
— Да нет, не получилось у него... Один как перст.
— Что ж так? Может, нам женить его?
— Где там! Разве он согласится!
— А почему бы не жениться? Лет ему немало, сколько ж одинокому мыкаться?
— Ты лучше сшей ему хороший дэли да еще что-нибудь из одежонки.
— Это можно.
— Я пробуду дома дня два-три, потом поеду в Хурэ.
— Что так скоро?
— Надо. Непутевый муж достался тебе. Если придется служить в столице — устроюсь там и вас вызову.
— А как же с матерью быть? Слаба она стала, не выдержит такую дорогу! Да и куда мы скот денем? Нет, я, пожалуй, не поеду. Поживи уж там один.
— Как бы то ни было, а мне надо ехать. Придется, видно, куковать пока одному.
«А как хорошо всегда вот так быть вместе», — подумала Цэвэгмид, но промолчала — она понимала, что не должна быть мужу помехой.
Максаржав тоже сознавал, что без него жене придется нелегко и что она огорчена его предстоящим отъездом, но ничего не мог поделать. На следующее же утро он занялся сборами. По хозяйству тоже было забот немало: он починил загон для скота, привел в порядок телеги, сани, сбрую, вырезал деревянную форму для выпечки бова[Бов — фигурное печенье.]. В общем, сложа руки не сидел. Собрался было навестить Га-гуна, да тут неожиданно пришла бумага из аймачного управления — указ о разделе хошуна Очир-бээса и создании хошуна тушэ-гуна Хатан-Батора. Для проведения в жизнь этого решения назначался специальный уполномоченный.
— Вот еще, не хватало мне забот! — недовольно пробурчал Максаржав, прочитав бумагу.
Цэвэгмид хотела было спросить мул{а, что случилось, но промолчала. Максаржав сам рассказал ей обо всем.
— Благослови, господи, владыку нашего государства! — воскликнула мать Максаржава, услышав новость. — Вот покойный отец порадовался бы за своего сына!
— Чему ж тут радоваться, мамаша? — возразил Максаржав. — В хошуне мне придется управлять людьми, да и за скот отвечать.
— Сынок, Очир-бээс ведь с этим справлялся и жил неплохо. Нет! Это очень мудрое решение. Надо рассказать людям о такой радости! — И она поспешила на улицу.
— Очир-бээсу все это не по вкусу придется. А тебе трудно будет — ведь ты не то что в хошуне, у себя дома-то давно не был. Послушай, Ма-ху, поезжай-ка, посоветуйся с учителем.
— Неужели меня решили оставить здесь, в родных краях?
— Вроде так. Оно и к лучшему.
— Ладно, поговорю с учителем.
— Вот и хорошо. Только Бого не бери с собой, а то, глядишь...
В этот момент в юрту заглянул Того.
— Ты как, Бого, жениться не против? — обратился к нему Максаржав. — А то вот Цэвэгмид уж и невесту подыскала.
— Что? Жениться? — Того нахмурился. — Если я вам в тягость, я уйду.
— Тебе же лучше будет — собственная юрта, жена. А нам ты никогда не в тягость, и ты это хорошо знаешь.
— Нет уж! Не вышло у меня с той, которая по сердцу была, а другой мне не надо. Мое дело теперь — повсюду следовать за Ма-гуном, а не нужен буду ему, готов прислуживать вашим детям.
— Цэвэгмид, — обратился Максаржав к жене. — К учителю мы поедем втроем: ты, я и Бого.
— Как же это! Мне и одеться-то не во что! — Она погрустнела. Нет у нее ни красивой одежды, ни дорогих украшений. Хотела было она сказать мужу об этом, да решила не огорчать его. «Лучше б уж он ехал один», — подумала она.
А Того заволновался.
— Что? И мне ехать к Га-гуну?
Максаржав ничего не ответил, и тот молча вышел.
Опи отправились к Га-гуну вчетвером — их сопровождал денщик Максаржава. По дороге Цэвэгмид рассказывала о местных новостях:
— Ты помнишь Сангая? Совсем нищим стал, не везет ему. Было у него немного скота, да и тот потерял во время дзуда. Теперь ни кола ни двора, бродит по аилам, попрошайничает.
— Кто это такой, Сангай? — спросил Того.
— Да помнишь работника, который кожи у нойона выделывал?
— Ах, так он, значит, ушел от нойона? По возрасту он, кажется, ровесник тебе, Ма-гун. Так отчего ж он свое ремесло бросил?