— Да видно, сыт по горло благодеяниями нойона. Надоело, говорит, с кожами возиться да с голоду помирать.
— Ну и что же он делает?
— Неужели он вам не встретился? Говорят, будто он в цирики вначале подался, согласился идти в солдаты вместо сына какого-то тайджи. Хоть и на коне без седла, говорят, а все-таки уехал.
Максаржав участия в разговоре не принимал, ехал молча.
— Видишь, вон там коровы пасутся? Это стадо Балчин-гуая. Он в этом году на другое место перекочевал.
— Как же так? Здесь и травы-то почти нету, — удивился Того.
— Оскудел он, обеднел, и скота у него почти не осталось. Говорят, якобы, у нойона взял стадо для выпаса. Тем и кормится.
— А кто это там верхом на быке? — неожиданно спросил Максаржав.
— О, да это сам Балчин-гуай и есть. Едет навстречу, видно, повидать тебя хочет. Он человек любопытный, все новости ему надо первому узнать.
Навстречу путникам, нахлестывая быка, ехал изможденный старик в драном дэли, в гутулах с оторванными подошвами, подвязанными ремешками. Приблизившись, старик слез с быка и молча поклонился.
— Как поживаете, Балчин-гуай? — первым приветствовал его Максаржав. — Как здоровье? Упитан ли скот, хорошо ли проводите осень?
— Сынок, Максаржав! В добром ли ты здравии? Меня вот любопытство одолело. Что это, думаю, за люди едут... От души приветствую тебя! А я вот пасу телят-двухлеток твоего учителя.
— Вы все такой же бодрый и неугомонный.
— Ух, черт побери, да уж не Того ли это с тобой? Не узнал. Быть ему большим человеком!
Помолчали немного. Потом старик опять заговорил:
— Какой же ты стал важный, Того! Ну-ка, подойди, поздороваемся.
Того спрыгнул с коня, приблизился к старику.
— Что нового тут у вас, папаша?
— Если я начну рассказывать тебе все новости, то Хатан-Батор, пожалуй, устанет ждать и рассердится. — И старик бросил на Максаржава плутоватый взгляд. Но тут же с виноватым видом добавил: — Прости уж, сыпок, выжившего из ума старика!
— Тетушка Цэцэгханда здорова? — спросила Цэвэгмид.
— Здорова. Она еще крепче меня.
— А сколько же вам лет, папаша? — поинтересовался Максаржав.
— Мне семьдесят три, а старухе моей в этом году восемьдесят пять стукнуло.
— Так надо бы отпраздновать восьмидесятипятилетие[Восьмидесятипятилетний юбилей, по обычаю, торжественно отмечается в Монголии.], — сказала Цэвэгмид.
— Какое там — отпраздновать! Мы и чай-то пьем незабеленный. Я вот пасу бычков, может, хоть старухе на гутулы заработаю... Того, а ты бы отпросился у господина да заехал как-нибудь в нашу берлогу.
— А что, — вставил Максаржав, — загляни-ка ты и в самом деле к старику. Потом нас догонишь.
Старик, кряхтя, взобрался на быка и, нахлестывая его, отправился к своей юрте. К тому времени, когда подъехал Того, в очаге уже пылал огонь, а Балчин со своей старухой встречали его у входа в юрту.
Хозяйка, Цэцэгханда, в молодости была одной из местных красавиц и славилась своим умением петь старинные песни. Балчин тоже слыл когда-то искусным хурчи[Хурчи — народный певец, мастер игры на национальном инструменте — моринхуре.], его часто приглашали в богатые аилы на свадьбы и торжества, где он доставлял наслаждение гостям своей искусной игрой. С тех пор как они поженились, деревья успели пятьдесят раз сбросить листву и пятьдесят раз снова расцвести. Оба они стали дряхлыми стариками, и не было никого, кто согревал бы и радовал их на склоне лет.
Га-гун прежде часто приглашал их, чтобы послушать пение красавицы Цэцэгханды. Теперь у стариков денег не было по только на то, чтобы купить хадаки, но не хватало даже на еду. Чем они жили, одному богу известно.
— Что ж вы не попросите у нойона корову с теленком? Вот и было бы чем чай забелить, — заметил Того.
— Да разве он даст, сынок! Вот когда ты разбогатеешь и станет у тебя много скота, мы и попросим коровенку. Ты-то, я думаю, не откажешь?
— Да уж наверное, нет, — улыбнулась тетушка Цэцгэ.
А Того подумал: «Вряд ли они доживут до того времени, когда у меня будет много скота».
— А где же ваш моринхур? — спросил он у хозяина.
— Да пьяный Довдон разбил его вдребезги. А жаль... Этот моринхур служил мне долгие годы. Не осталось у нас ни детей, ни моринхура, одни вот теперь со старухой кукуем... Того, сыпок, ты вот скажи мне, правда ли, что в Срединном государстве [Имеется в виду Китай.] и в России большие бунты были? Ведь когда случается бунт, то всегда одна сторона стоит за правое дело, а другая — за худое. А в чем оно, правое-то дело, вот что хотелось бы мне знать...
— Тебе-то это на что? — вмешалась старуха. — Нечего болтать, не твоего ума это дело!