В кабинет ввалился круглый как аэростат и красный как помидор Иван Ильич Булда по прозвищу Кукрыникс – сотрудник газеты, ответственный за передовицы. Несколько месяцев назад в погоне за прибавкой к окладу Булда вызвался рисовать в газету карикатуры на тему международных отношений, за что, собственно, и получил от коллег свое прозвище. Иностранные политики изображались им в виде гротескных буржуев времен Антанты, и поначалу такой его стиль вызвал у Гоманова справедливое недоумение. Но Булда сумел убедить шефа, что именно такой подход как нельзя лучше отражает неизменность западной геополитической парадигмы. В действительности же все объяснялось тем, что Булда тайно паразитировал на толстом иллюстрированном сборнике «Мастера советской политической карикатуры», срисовывая оттуда своих персонажей. Эта его курьезная афера раскрылась мною совершенно случайно. Однажды вечером, проходя мимо редакции, я заскочил к себе в кабинет за забытым зонтиком. В редакции кто-то трудился сверхурочно, и, к моему удивлению, это оказался Булда – личность, принципиально несовместимая со сверхурочными работами. Распластавшись брюхом на столе и высунув кончик языка, Булда с великим старанием срисовывал карикатурного Черчилля. Он был настолько увлечен своим занятием, что сразу и не заметил моего появления. Застигнутый врасплох, Булда почему-то сильно смутился. И без того красные его щеки густо побагровели, и он, конфузливо пряча глаза, попросил сохранить увиденное мною в тайне. Разумеется, мне пришлось взять на себя обет молчания, но, надо сказать, молчание давалось мне очень нелегко.
– Здорово, кореги! Приятного аппендицита! – бодро пожелал Булда. Ко всему прочему у него был забавный дефект дикции – вместо «л» Булда выговаривал «р».
– Здравствуйте немножко, господин Бурда, – сухо ответил Кацапович.
Я тоже пробормотал что-то приветственное. Я давно заметил, что Булду Кацапович недолюбливал. Дело было в том, что Иван Ильич частенько разыгрывал своего коллегу. Розыгрыши эти были грубоватыми, иногда жестокими, но всегда очень смешными. И не так давно Булда очередной раз зло подшутил над стариком: подложил ему в портфель кирпич. Ничего не подозревавший Кацапович поволок этот кирпич на фестиваль юмора в Автюки[3], сетуя всю дорогу, что стареет и силы уже не те. Подмена обнаружилась лишь в самый последний момент, когда старичок вышел на сцену читать свои сатирические басни. И пока он растерянно вертел в руках злополучный кирпич, зрители бились в истерике. Право же, у Зиновия Марковича были все основания дуться на шутника.
– Зяма, а ты видер, что с курсами варют творится? – вкрадчиво полюбопытствовал Булда.
Кацапович молча кивнул.
– Зяма, а что дерать? Сдавать ири покупать?
– А почему ты этот вопрос мне задаешь?
– А кому мне его задавать? Кто у нас еврей?
– Я не у вас еврей. Я сам по себе еврей, – проворчал Кацапович. – Свой собственный.
– Ну, хорошо, скажи, ты что бы сам по себе дерар?
– Я бы… – Зиновий Маркович откусил от бутерброда, задумчиво пожевал и шумно втянул в себя глоток чая. – Я одну половину сдал бы, а на вторую бы купил. Только откуда у дедушки трудодни…
– Кто бы прибеднярся! – буркнул Булда и повернулся ко мне. – А как дера у мородого специариста?
– Все огурцом, – ответил я. – А у вас?
– Торстею, – пожаловался Булда, вздохнув. – Пузо вот растет не по дням, – он похлопал себя по необъятному животу. – Вроде и ночью не жру уже почти, а торку…
– Спортом займитесь, физкультурой.
– Хех! – скептически хмыкнул Булда. – Есри бы спорт быр порезен дря здоровья, то у Зямы во дворе стояр бы турник.
– Очень смешно, – буркнул Кацапович. – И кстати, есть у меня турник. Я на нем коврики выбиваю. Так что не надо ёрничать… Мат! – объявил он в компьютер, опрокинул в себя последний глоток чая и отставил в сторону пустую кружку.
Булда немедленно цапнул кружку пухлой пятерней, повертел ее и приложил горлышком к своему уху.
– Как интересно, – заметил он, ехидно улыбаясь. – На-ка, Женя, посрушай!
Я взял у него кружку и тоже прислушался.
– Шумит, – сказал я. – Как морская раковина. А что?
– Это она шепчет: «Зя-а-ама, Зя-а-ама, помой меня…», – заговорщицким тоном сказал Булда и захихикал, довольный своей выходкой.
– Ты бы уже что-нибудь новое придумал, – заметил Кацапович, хмуря брови. – А то все одно и то же у тебя, надоело, знаешь ли…
В кабинет заглянул Гоманов. Вид у него был озабоченный.
3
Две деревни на белорусском Полесье, жители которых славятся своим юмором. В Автюках периодически проводятся фестивали сатиры и юмора.